"Василий Белов. Кануны (Хроника конца 20-х годов) " - читать интересную книгу автора

Перепуганный отец Николай все это время тихо пятился к дверям. Когда в
воздухе мелькнуло два нагана, поп задом открыл двери и стремительно удалился
от опасного места. Он очнулся неизвестно у чьего дома, далеко от сельсовета.
Облегченно вздохнул, огляделся и только теперь вспомнил про свою брошенную
на произвол судьбы кобылу. Николай Иванович пошел к дому Кеши. Но ни кобылы,
ни розвальней с мешками и купелью не было у косого Кешиного крыльца. На
кобыле катались ребятишки, возглавляемые младшим братом уполномоченного,
веселым Селькой Сопроновым.
Так шла жизнь в Шибанихе в эту святочную морозную ночь, но это была еще
не вся жизнь. Главная жизнь началась на игрище, в громадной зимовке вдовы
Самоварихи. Человек сто молодежи, не считая мелюзги (которая то и дело
переливалась то с улицы в избу, то из избы на мороз), сидели на лавках.
Веселье, словно весенняя речка в солнечное морозное утро, было еще нешумным
и спокойным. Но с каждой минутой оно набирало силу.
Игрище не беседа, девки пришли не прясть, не плести, а веселиться,
поэтому без прялоки куфтырей. Они в два ряда плотно разместились на широких
лавках, а ребята сидели на коленях у девок, вернее, уже не сидели, а только
опирались. Шесть или восемь пар играли "метелицу", новомодную пляску,
пришедшую нынче зимой откуда-то издалека, как приходят в Шибаниху песни,
слухи и нищие. Две цесятилинейные лампы ясно горели под матицей, так же ясно
и ровно играла хромка в ладонях Володи Зырина - шибановского, средней руки
гармониста. Он сберегал силы, играл покамест не очень часто, хотя кое-кто из
пляшущих иногда поджимал его, переходя на более быструю дробь. Но Володя не
поддавался этому нетерпению.
Гармонь пела приятно и еще с дальним оттенком печали, пахло нафталином,
тающим снегом, мылом и городским табаком, песни звучали пока очень
отчетливо, все говорили шепотом либо вполголоса.
Большая, с худое гумно изба наполнялась народом больше и больше. Вот
пришли шумные залесенские, привели с собой человек пять перестарков: ни
мужиков, ни ребят. В другое время острые на язык шибановские девицы не
оставили бы такой случай без хохоту, сегодня обошлось. Все чинно следили за
пляской. Вдруг чей-то парнишка лет восьми, весь с головы до пят в снегу,
держа чуть ли не на локтях большущие шубные рукавицы, с криком и холодом
перекатился через порог.
- Ольховские!
В восторге от того, что первый объявил новость, он вывалился из избы
обратно на улицу. Пляска враз прекратилась. Володя Зырин подал гармонь
Палашке. Девки, сразу и не очень стесняясь, позабывали своих доморощенных
ухажеров, заохорашивались, заперешептывались. "Коня! Коня ведут!" -
послышались по многим углам таинственно-восторженные слова, стало тихо,
потом поднялся невообразимый шум. Дверь открылась, и в клубе мороза
качнулась громадная, с бубенцами морда коня. Вначале она хитровато мотнулась
в обе стороны. Затем, взбрыкнув до самого потолка, объявился и сам конь.
Зазвенел бубенцами, заприплясывал посреди избы, начал заваливаться то
вправо, то влево, освобождая место. Народ с хохотом, визгом и криком
шарахнулся в сторону, задние начали подниматься на лавки. Конь бил правой
передней ногой, одновременно лягался правой задней, вызывая восторг и
всевозможные возгласы Большая соломенная морда, обмотанная тряпьем и
приделанная к ухвату, согласно кивала честному народу, то отрицательно
мотала, когда начали угадывать кличку Холщовая подстилка, изображавшая