"Руслан Белов. Черный крыс (Расссказ)" - читать интересную книгу автора

обожженной пожаром сосной, справа, за удивительным мезальянсом ящика
бутылок из-под "Анапы" с коробкой бескровной "Хванчкары", слева, в ворохе
хлама, снесенного мною со всей площадки для очистительного аутодафе.
Наконец я увидел ее. С толстой своей коричневой подругой черный возмутитель
моего спокойствия неторопливо приводил в негодность мои овощи,
непредусмотрительно оставленные близ очага. Забывшись, я выкрикнул в
сердцах что-то грубое, и толстая коричневая подруга, ошалев от услышанных
слов, стремительно (на ее взгляд) бросилась вниз, в, замусоренные заросли.
А Черный же Крыс, назову его так, отскочив на метр в сторону, принялся меня
рассматривать, как психиатр рассматривает безнадежного пациента клиники
имени Сербского. Не вынеся этого взгляда, я кинул в него испорченной
картошкой, и он исчез там же, где и его подруга.
Перед сном, вернее после того, как бутылка "Изабеллы" существенно
опустела (приведя меня тем в благодушное состояние), я пришел к здравой
мысли, что каждый из нас занимается своим делом - я сохраняю хлеб свой
насущный, а он, согласно своему предназначению, его портит и разворовывает,
и решил поделить продукты на две части. Овсянку, погрызенные овощи и давно
надоевшую гречку поставил под очагом в качестве жертвы ненасытной крысиной
натуре, а также репараций за ущерб, принесенный мною крысино-женской
психике, а все остальное сложил в рюкзак и повесил его на сосну, под
которой стояла палатка. Присовокупив к репарациям остатки супа, помещенные
в консервную банку, я выкурил последнюю в предпоследней пачке сигарету и
лег спать. Однако, невзирая на довольно высокое содержание алкоголя в
крови, заснуть не удалось - как только я принялся считать овец, чтоб, как
обычно, не вспомнить Вовика, на мое расположение нашла, как мне показалось,
тьма крыс. По крайней мере, шум, составлявшийся шорохами, повизгиванием,
падением предметов моего обихода, стоял такой, что мне, чтобы остаться
равнодушным, пришлось допить оставленное на будущий вечер вино.
На следующий день, поднявшись в одиннадцать, я обнаружил, что
репарации остались нетронутыми совершенно. Зато все то, что я спрятал, было
подвергнуто поползновениям с помощью когтей и зубов, к счастью
безрезультатным поползновениям. Порадовавшись этому, я посмотрел на море и
горизонт, и, найдя их безукоризненными, пошел на берег, искупался, полежал,
безмятежный, на горячих камнях, затем, захотев для ровного счета выкурить
сигарету, направился в лагерь починать последнюю пачку. Не найдя ее в
соответствующем кармашке рюкзака, опешил. Рюкзак висел на сосновом сучке в
двух метрах от земли и в стольких же от моего лежбища. Сплю я весьма чутко,
причем независимо от содержания алкоголя в крови, и потому приписать
воровство Черному Крысу никак не мог.
"Значит, Вова", - пробормотал я, скисая. Затем, в который раз
посетовав, что приехал на море тринадцатого числа, и потому, нарвавшись на
пляжного вора, сижу теперь без своей цифровой игрушки, денег, столовой
ложки и сигарет, вспомнил лицо молодого человека в белых носках, унесшего
мой фотоаппарат и все прочее, пока я купался. Обида овладела мной всецело -
ведь я споил этим носкам полтора литра вкусного марочного вина, подарил,
можно сказать, камеру за пятьсот долларов и ползарплаты сверху, а он еще и
сигареты прихватил! Ладно, ложка мельхиоровая была, почти, можно сказать,
серебряная, но сигареты? Не "Парламент", "Донской табак"! Вот крохобор!
Я сидел на скамеечке лицом к очагу; когда возмущение мое достигало
кульминации, сзади раздался шорох. Обернувшись, я увидел Крыса. Он сидел