"Руслан Белов. Руслик и Суслик" - читать интересную книгу автора

похожая на створку упрямой раковины - показалась Чернову безжизненной.
"Что-то у нее в душе не мое варится", - решил он и переменил тему:
- Не хочешь рассказать, как погиб Глеб? У меня никак сюжет не
складывается.
Ксения смерила его ироническим взглядом, съела конфету (на этот раз
Чернов раскошелился на кешью в белом шоколаде) и принялась рассказывать:
- В тот день он не пришел домой в обычное время, и часа через полтора я
побежала в гараж посмотреть, стоит ли в нем машина. Машина стояла, но
повсюду были видны следы борьбы. Я бросилась домой, позвонила в милицию. На
следующий день его выловили из реки. Вот и все.
- А следствие? Что выявило следствие?
- Ничего.
- У него были враги?
- Были, наверное.
- Может, с "крышей" повздорил?
- Не знаю.
Сказав, Ксения усмехнулась.
- Ты что? - поинтересовался Чернов.
- Одна его родственница говорила, что в скором времени разница в нашем
возрасте будет все более и более заметной. И вот, он умер, а я жива. Налей
мне, там есть еще на донышке...

8.

Воскресным утром, проводив Ксению, Чернов напек блинов. На этот раз он
добавил в тесто мясного фарша, и получилось неплохо.
"Сегодня не буду пить", - решил он, садясь за компьютер.
Но писать не получилось и он, минут пять походив по квартире, позвонил
Полине (последствия инцидента с Русликом-Сусликом и антисемитизмом были
преодолены пространными извинениями в адрес всех обитателей болшевского
дома).
Трубку подняла Лиза. Минуту она уговаривала племянницу подойти к
телефону, но та ответила - Чернов слышал, - что занята и вообще не хочет с
"ним" разговаривать.
"Возьму вечером бутылочку винца, - положив трубку, попытался утешить
себя Чернов. - Но выпью половину, другую оставлю на завтра.
В последнее время его отношения с дочерью портились с каждой новой
встречей. После развода с Верой он проводил с Полиной два-три часа каждую
пятницу. Сначала все было хорошо, у нее горели глаза (Чернов умел будить
воображение, придумывал необычные игры и просто любил), она ни на шаг не
отходила от "папули". А перед уходом отца (он всегда ретировался за полчаса
до прихода Веры), нервно хохоча, прятала его вещи - кейс, куртку, обувь,
пачкала одежду, обливала водой, однажды даже унесла в туалет плащ и там его
описала.
С течением времени ее реакция на разлуку становилась все злее и злее.
Стоило Чернову сказать: "Ну, все, доченька, мне пора уходить", Полина
чернела лицом, переставала разговаривать, кидала в него игрушками,
оскорбляла. А как-то раз ожесточенно, со всех сил ударила ногой. Чернов
понимал, что дочь таким образом выражает отношение не сколько к нему,
сколько к остальным участникам ее личной драмы, то есть к маме и бабушке.