"Руслан Белов. Клуб маньяков" - читать интересную книгу автора

Ошеломленный, я оглянулся, и, увидев калитку, соединявшую наш двор с
двором бабы Фроси, замер.
Калитка была приоткрыта. На ее косяке виднелись бурые пятна крови.
Как только они, эти пятна, вошли в мое сознание и по хозяйски
расположились в нем, мир стал другим.
Все стало другим. Все выцвело и поплыло. Голубое небо, распускающиеся
яблони, грядка клубники, на которую я бессильно опустился...
Привел меня в чувство холод апрельской земли. Я встал, лунатиком
подошел, к платку, поднял.
Да, это носовой платочек Веры, вчера при мне она вытирала им Наташе
нос.
Воровато оглянувшись, я спрятал страшную находку в кулак, вернулся к
горевшему еще мусорному костру и бросил в огонь.
Платок сгорел дотла в секунду. Постояв над кострищем, я пошел к бабе
Фросе.
Пошел, как на танк. Как на дзот, в котором таится смерть. Не моя,
личная, а смерть того, что я люблю.
Евфросинья Федоровна, крепкая неугомонная старушка лет семидесяти
пяти, жила с престарелым мужем Петром Васильевичем в сорок четвертого года
основания бревенчатом доме с многочисленными разновременными пристройками и
приделами, превратившими его в непроходимый для чужака лабиринт. Год назад
Петр Васильевич впал в маразм и чувствовал себя полным сил шестилетним
мальчуганом. Однажды этот "мальчуган", бывший ракетостроитель, едва не
взорвал свое родовое гнездо, пытаясь зажечь газовую плиту с помощью
самодельных кремня и кресала, и баба Фрося отчаянно с ним "воевала". Дом
был заставлен довоенной мебелью, в нем пахло мышами, обветшавшими тряпками
и прелой древесиной. Мне всегда хотелось уйти из него скорее, уйти от
безысходности угасания, заполнявшей его лабиринты сверху донизу.
Дверь в дом была открыта. Я вошел и, поплутав, оказался в спальне.
Обнаженные супруги лежали на широкой железной кровати, привязанные
узловатой медной проволокой к никелированным спинкам.
Рты их были заклеены скотчем.
В разверстом чреве бабы Фроси виднелась гречневая крупа.
На ней лежали съежившиеся половые органы ее мужа. Они выглядели как
нечто мясное на гречневом гарнире.
Под кроватью лежал пресс для чеснока. Им убийца размозжил пальцы
жертв.
Глаза мои обезумели. Они членили то, что ум отказывался воспринимать
как единый кадр жизни.
Они выхватывали из него седые жиденькие волосы бабы Фроси.
Артритные узловатые руки Петра Васильевича, схваченные проволокой.
Пресс на полу. Лежавший в лужице тусклой старческой крови.
Разверстый живот.
Ноги мои стали ватными. Я не осел только потому, что мне показалось,
что Петр Васильевич, лежавший у стенки, шевельнулся.
Преодолев слабость, я склонился над ним, и увидел нечто такое, что
заставило мое сердце бешено заколотиться.
На подушке под ухом старика лежала сережка Веры...
Золотые сережки с александритами я подарил ей на первый наш Новый год.
Вере еще пришлось прокалывать в ушах дырочки. До сих пор помню, как она