"Александр Белов "Гривна Святовита" (Историко-приключенческая повесть) [И]" - читать интересную книгу автора

обернулся, а продолжил молитву с прежним усердием. В этот момент где-то у
дальнего ельника звонко ударила тетива, и в глазах мальчика застыло
перекошенное от боли лицо деда.
Година подошел к лежавшему в траве волхву, перевернул его на спину носком
толстокожей ногавицы, задумался.
- Что-то здесь не так, - сказал он стрелявшему дружиннику. - Слишком
смиренно принял смерть старик, будто есалинский агнец, а не грозный колдун!
Година не сомневался, что волхв знал о приближении его воинов уже давно и
при желании мог бы схорониться в дальнем углу леса или встретить их совсем
по-другому - с громогласными проклятиями и черным заговором, от которого
люди потом иссыхают.
А тем временем совсем недалеко бежал по лесу, захлебываясь от слез,
маленький посыльный. Ему сейчас хотелось зарыться лицом в траву и все
забыть или поворотить время вспять, броситься к старику и позвать его за
собой.
...Осевшие каменные ступени обжигало солнце. Ступени тянулись вниз,
пропадая в рослой траве. Со всех сторон к святилищу подступил лес, а оно
возвышалось над зеленым безмолвием могучим холмом.
На каменных требищах истлевали пучки духостоикой травы. Огромный
деревянный идол, утонувший среди венков жертвенных цветов, смотрел кудато
вдаль слепыми глазами.
У подножия идола, стоя перед волхвом, что-то сбивчиво и торопливо говорил
мальчик. Его горю было тесно в словах. Все старание своей души призвал он,
чтобы еще раз пережить происшедшее, поведать о том сваруну -
могущественному и единоправному жрецу.
Отпустив ребенка, волхв спустился с холма туда, где на разогретых солнцем
камнях лежал Брагода. Почувствовав приближение жреца, борсек стремительно
поднялся и преклонил перед стариком голову.
- Они пришли... Настало твое время, воин! Брагода спрыгнул с каменной
плиты, повел плечами и стал разминать красивое, смуглое от пренебрежения
одеждой тело. Он двигался легко - как тень. То припадал к земле,
распластавшись на ней всем телом, то вытягивался вверх, вслед за поднятыми
руками, устремленными к солнцу. В его танце виделась охота, большая охота
сильного зверя, никогда не упускающего добычу. Если бы в этот момент он мог
говорить, то жрец услышал бы голос его танца.
"Прочь сомнения! Сомнения - это гибель! Я только исполняю волю моего
рода, я - его оружие, он - моя совесть. Если род вдруг ошибется в своем
волеизъявлении, моя честь будет поругана, и я уже ничем не откуплюсь. Я
верю своему роду, верю, что он справедлив, ибо он держится на заветах
богов. Кто это сказал, что доброта правит миром? Миром правит
справедливостью! Доброта и справедливость - разные вещи. Доброта
пресмыкается перед жалостью. Справедливость-это порядок, а добро и зло -
хаос. И если кто-то, прикрываясь своей христианской добротой, придет сюда,
чтобы разрушить родовые устои, чтобы извести волхвов, несущих людям Веду, я
встречу его достойно. Волк будет драться так, как если бы это был его
последний бой! Волк не сдерживает себя, желая победить и выжить. Выживет он
или нет - пусть решают боги. У Волка каждый бой - последний..."
- Не-е-т, нет! - жрец был подавлен выразительной ясностью танца. - Это не
должно произойти... За кровью прольется кровь. Тот, кто губит свой род,-
еще больший враг, чем враг пришлый. Мы не прольем кровь чужих!