"Александр Белокопытов. Рассказы о Ленине " - читать интересную книгу автора

Надя - к Ленину, кто кому ловчее гол закатит. Любимая игра у них стала
"помидоры". Кому шахматы подавай, кому домино, а им лишь бы в "помидоры"
поиграть.
Как наиграются вволю, так ужинать сядут. Опять же с помидорами. А всю
сахарную мякоть Ленин Наде отдавал, он добрый был. Но и ему тоже оставалось.
Он с помидор гладкий стал, а лицо красное, как из бани.
С тех пор Ленина и прозвали Синьор-Помидор. Как поедет он утром на
работу на броневике, - он только на нем ездил, а то вдруг еще кто из
нехороших людей остался, - так обязательно скажет Наде на прощание:
- Ты только, дорогая, веди себя пристойно.
- Ага, - скажет Надя загадочно. Она вообще очень загадочная была. Никто
из знакомых ее разгадать не мог, только Ленин один.
Поцелует ее Ленин в щеку и поедет спокойно на работу, потом в ресторан,
обедать. А рабочие как увидят броневик с Лениным, так сразу дорогу уступают,
они его сильно уважали, и скажут:
- Во-во, глядите, опять Синьор-Помидор на работу поехал! Теперь дело
пойдет, совсем хорошо заживем! - очень они довольны, что Ленин с ними
заодно, с рабочими.
И Ленин доволен. Глядит на них из щели броневика, весело щурится, рад,
что у рабочих наконец жизнь наладилась. И еще рукой им помашет. Только руку
за броней не всем видно. Только шибко глазастым.

ЛЕНИН И ДЕТИ

Ленин детей сильно любил. А своих детей у них с Надей не было. Уж и в
церковь они ходили, и свечки ставили, а толку никакого. А ему очень хочется
с детьми повозиться, чтоб настоящих людей из них воспитать. А сирот в ту
пору вокруг навалом было и детдомов, и всяких республик шкид.
Говорит он как-то Наде:
- Может, дорогая, возьмем кого-нибудь на воспитание, а то и целый
детдом, и воспитаем из них настоящих людей?
- Ну, возьмешь, а чем ты эту ораву кормить будешь, они же прожорливые,
как саранча? - отвечает Надя.
- А я им пайку свою отдавать буду, а уж если сильно подопрет, то и
медальку заложу. Мне для детей ничего не жалко, я за их светлое будущее
жизнь положу.
Ладно, взяли они целый детдом, ораву на воспитание. Ленин за директора
стал, за отца родного, а Надя за повариху, за мать родную. Целый день от
котлов не отходит, вся упарилась, еду готовит. Только сварит суп или кашу, а
они - раз! - сметут все мигом и еще просят. "Тятя-мамка, - кричат, - есть
давайте, а то брюхо подвело, совсем мы у вас в гостях отощали!"
Действительно, очень уж прожорливые детки попались.
Скоро все запасы у них выскребли, а наесться все никак не могут. Ленин
уже и медальку заложил, и котелок с тросточкой, и любимую гороховую
жилетку, - нечего больше! - сидит на табурете в одних трусах, трясется. И
Надя с лица спала, так уработалась. А те, знай, рот разевают, в миски
ложками долбят: давай, еще наваливай! Оглоеды оказались, проглоты. Вот тебе
и взяли на воспитание.
Неизвестно, чем бы все это закончилось. Или пришлось бы Ленину
побираться идти, милостыню просить, или, хуже того, с кистенем в подворотне