"Лора Белоиван. Черненькие штучечки" - читать интересную книгу автора

Папаша полюбил устриц, но они не полюбили его, потому что
"востребован" - не значит "избран", а любовь как вид взаимодействия двух и
более объектов макрокосма чревата рождением нового сюжета. Нового сюжета не
будет.

Это было чистой воды манипулирование, эксплуатация человека устрицами,
игра в поддавки на вылет: вылетел, конечно, папаша, и игра на этом
закончилась. Вы читали в газетах ру о жутком случае нападения моллюсков на
пожилого отдыхающего - так вот, в той заметке было лишь одно слово правды:
"устрицы". Папаша отдался им сам, а они не посмели пренебречь. Тот факт, что
устрицы оставили от нашего отца лишь блистающую под европейским солнцем
хорду, говорит о многом. Главным образом о том, что любовь, делаясь
взаимной, в тот же миг становится безответной.

А что же бенгальские медведи, рычащие и фосфоресцирующие букеты которых
папаша ежедневно, на протяжении многих летних месяцев приносил в дар
устрицам? А о медведях мы не договаривались.

- Так что хуй с ними, с медведями, - говорит Вениамин Федорович, -
папашу жалко.


В МИРЕ ЖИВОТНЫХ

Вероника Платоновна, семидесятипятилетняя дама с прямой спиной и
сухими, как у верховой лошади, ногами в шерстяных чулках цвета какао, шла
через площадь, осторожно наступая на вчерашние лужи. Лед на них не
трескался, и этот факт каким-то образом имел отношение лично к ней, Веронике
Платоновне. Дойдя до середины замерзшей лужи, она каждый раз
приостанавливалась и пробовала лед на крепость, постукивая по нему каблуками
демисезонных бареток - сперва левым, затем правым. А потом шла дальше. До
дома было две остановки. Она решила не брать автобус, а пройтись пешком,
чтобы устать, а заодно потерять время. До вечера было еще слишком долго, а с
Андреем Николаевичем она, пока ходила звонить, попросила посидеть свою
молодую сестру, шестидесятилетнюю Надежду Платоновну. Теперь уже не
следовало опасаться. Позвонить же прямо из дому Вероника Платоновна не
посмела. Андрей Николаевич мог услышать. Даже из автомата в своем квартале
не решилась. Поехала в центр города. Хотя, конечно, это было уже лишним.

Веронику Платоновну можно было бы назвать красивой старухой. Было в
ней, несмотря на крайнюю худобу, нечто величественное и благородное, и даже
древний шрам, в юности изувечивший левый ее профиль, теперь не осквернял
лица, а казался лишь еще одной морщиной; может быть, чуть-чуть более резкой
и глубокой, чем остальные. А сколько было слез по поводу этого шрама,
сколько горя. Она даже руки на себя хотела наложить, но испугалась смерти и
высыпала сонные пилюли в унитаз. А потом появился Андрей Николаевич - ах,
любовь! - сперва она все время была начеку, стараясь оборачиваться к мужу
правым профилем, точным, как у Нефертити, а смятый левый прятала от его
глаз, неосознанно надеясь, что он забудет о шраме, если долгое время не