"Сол Беллоу. Лови момент" - читать интересную книгу автора

решится.
Тем не менее, следуя по своему ежедневному курсу, он пересекал холл.
У Рубина из газетного киоска были слабые глаза, может, не то чтоб
плохое действительно зрение, но они казались слабыми из-за складчатых, на
утлы набегавших век. Одевался он хорошо. Зачем, спрашивается, целый день
торча за прилавком, но одевался он очень хорошо. Коричневый дорогой костюм;
волосы на узких запястьях прикрыты манжетами. Расписной галстук от "Графини
Мары". Рубин не видел, как к нему приближался Вильгельм; он загляделся на
гостиницу "Ансония", которая стояла за несколько кварталов и была видна ему
от киоска. Эту "Ансонию", главную местную достопримечательность, строил
Стэнфорд Уайт [1] Она похожа на барочный дворец Мюнхена или Праги, раз в сто
увеличенный, в башнях, куполах, шишках, вспученностях позеленелого металла,
в железных фестонах и лепнине. Круглые высоты густо поросли телевизионными
антеннами. От перемен погоды "Ансония" преображается, как мрамор, как
морская вода; в тумане чернеет, как грифель, и, как известняк, белеет на
солнце. Сегодня она была похожа на собственное отражение в глубокой воде:
повыше клубилась белым облаком, пониже пещеристо зыбилась. Они оба на нее
смотрели. Потом Рубин сказал:
- Ваш почтенный папа уже прошел завтракать.
- А-а, да? Обогнал меня сегодня?
- Рубашка на вас - просто класс, - сказал Рубин. - Где брали? У
"Сакса"?
- Нет, это "Джек Фагман". Чикаго.
Даже и в плохом настроении Вильгельм пока еще умел очень мило морщить
лоб. Кое-какие тихие, незаметные движения его лица были неотразимы. Он
отступил на шаг, будто с расстояния озирая свою рубашку. Глянул со смешком,
как бы оценив собственную неприбранность. Он любил хорошие вещи, но
подобрать не умел, и вечно они у него не сочетались. Улыбаясь, Вильгельм
задохнулся слегка; зубы были мелкие; щеки, пока он так улыбался, пыхтел,
округлились, и разом он удивительно помолодел. Когда-то, когда он только еще
поступил в колледж, ходил в енотовой шубе, шапочке пирожком на золотистой
копне, отец говорил, что он, такая громадина, кого хочешь обворожит.
Вильгельму и теперь обаянья хватало.
- Мне цвет этот сизый нравится, - сказал он общительно и добродушно. -
Стирать нельзя. Только в чистку. А из чистки - запах совершенно не тот. Но
рубашка хорошая. Восемнадцать монет.
Вильгельм рубашку эту не покупал - получил в подарок от шефа, бывшего
шефа, с которым они расплевались. Но Рубину он не обязан был это
докладывать. Хоть тот, может, и так знал - Рубин был из таких, кто все-все,
буквально все знает. Вильгельм тоже, между прочим, знал кое-что про Рубина,
про жену Рубина, дела Рубина, здоровье Рубина. Ни того, ни другого, ни
третьего не стоило касаться, и неупоминаемое давило, почти не оставляло тем
для разговора.
- Вид у вас сегодня - что надо, - сказал Рубин.
И Вильгельм отозвался радостно:
- Да ну! Серьезно?
Что-то ему не верилось. Он видел свое отраженье в витрине, заставленной
сигарными ящиками вперемешку с брелоками, разрезальными ножами и портретами
великих мужей в золотых рамках - Гарсия, Эдуард VII, Кир Великий. Пусть тут
темновато, стекло неровное, но все же вряд ли вид у него хороший. Широкая