"Сол Беллоу. Лови момент" - читать интересную книгу автора

закипал, видя, какой эгоист у него отец.
Он смотрел в крупный, кричащий, сенсационный шрифт сложенной "Трибюн",
не понимая ни слова, потому что мысли были заняты тщеславьем отца. Доктор
сам создал все эти восторги. Людей накручивают, а они не догадываются. И
зачем ему эти восторга? В гостинице все заняты, общение куцее, беглое -
зачем ему все это надо? Ну, вспомнили, поговорили - и сразу выбросили из
головы. Он им совершенно не нужен. Вильгельм тяжко, длинно вздохнул и поднял
брови над округлившимися, совсем уже круглыми глазами. Взгляд блуждал за
пухлыми краями газеты.
"...Нет цены свиданьям, дни которых сочтены" [3]...
Вдруг выплыло в памяти. Сперва он решил, что слова обращены к отцу, но
потом понял, что нет, скорей к нему самому. Это он, он сам должен помнить.
"И это видя - помни: нет цены..." Под влиянием доктора Тамкина Вильгельм в
последнее время стал вспоминать стихи которые читал когда-то. Доктор Тамкин
знал, или говорил, что знает, великих английских поэтов, и время от времени
в разговоре всплывало какое-то его собственное сочинение. Давно уж никто не
говорил о таких вещах с Вильгельмом, О колледже он не любил вспоминать, но
если был там хоть один стоящий предмет - так это литература на первом курсе.
Была хрестоматия - Лидер и Ловетт, "Английская поэзия и проза", такая
толстая, черная, на танкой бумаге. Читал я ее? - спросил себя Вильгельм. Да,
читал. Слава богу, хоть что-то застряло в мозгах, что приятно вспомнить. Он
вспомнил: "Мой взор не отдохнет на зелени холмов..."
Эти вещи и всегда его потрясали, но теперь стали даже еще сильней на
него действовать.
Вильгельм уважал правду, но мог и приврать, и особенно часто он врал
насчет своего образования. Говорил, что окончил Пенсильванский, а сам ушел
со второго курса. У сестры Кэтрин была степень бакалавра. Покойная мама
окончила Брин Мор. Он единственный в семье остался без высшего образования.
Еще одно больнее место. Отцу за него стыдно.
Но как-то он слышал - его старик хвастался другому старику:
- Мой сын большая шишка в торговле. Кончить университет не хватило
терпенья. Но он прекрасно зарабатывает. Доход в пятизначных цифрах.
- Как - тысяч тридцать-сорок? - спросил согбенный приятель.
- Ну а меньшим ему при его образе жизни и не обойтись. Никак не
обойтись.
При всех своих неприятностях Вильгельм чуть не расхохотался. Ну и ну.
вот старый лицемер! Знает же, что никакая он не шишка. Сколько недель уже
нет ни торговли, ни начальствования, ни дохода. Но любим мы, любим пустить
пыль в глаза. Какая прелесть эти старики, когда распускают хвост! Папа - вот
кто у нас занят торговлей. Меня продает. Хоть сейчас посылай разъезжать с
товаром.
Между прочим, насчет правды. Да, правда, правда то, что у него масса
проблем, а отцу хоть бы хны. Отцу за него стыдно. Правда такая, что и
сказать неудобно. Он сжал губы, язык распластался во рту. Саднило где-то в
хребте, в пуповине, в горле, узел боли завязался в груди. Папа мне никогда
не был другом, пока я был молодой, думал он. То пропадал в больнице, то вел
свой прием, то лекции читал. Забросил меня, совсем мной не занимался. А
теперь смотрит на меня сверху вниз. Что ж, может, так и надо.
Неудивительно, что Вильгельм все оттягивал момент, когда придется войти
в столовую. Он продвигался к дальнему краю рубинского прилавка. Раскрыл