"Сол Беллоу. Герцог" - читать интересную книгу автора

волю, и пару плавок все-таки купил, а увидев полку с допотопными соломенными
шляпами, взял и шляпу.
Потому ли он приобретает вещи, спросил он себя, что старик Эммерих
предписал ему отдых? Или готовится к новым эскападам, предполагает очередную
интрижку в Виньярде? С кем, спрашивается? Да мало ли с кем. Женщин везде
хватает.
Дома он стал мерить покупки. Плавки оказались тесноваты. Зато шляпа,
легко опустившаяся на волосы, еще густые у висков и за ушами, его
порадовала. В ней он походил на отцовского кузена Элайаса Герцога, мучного
торговца, в далекие двадцатые работавшего от "Дженерал-миллз" на севере
Индианы. Имевший чисто выбритое открытое американизированное лицо Элайас ел
яйца вкрутую и пил запретное пиво - домашнее польское пивочко. Он аккуратно
надкалывал яйца о перила на веранде и прилежно их очищал. Он носил цветные
рукавные резинки и такую вот шляпу на такой же копешке волос, которыми, в
свою очередь, был обязан своему отцу, рабби Сандору-Александру Герцогу,
имевшему вдобавок роскошную бороду, этакий лучистый веер, скрывавший
подбородок и вельветовый воротник сюртука. Евреи с красивыми бородами были
слабостью матери Герцога. В ее родне все старцы были густобородые,
библейские. Мозеса ей хотелось видеть раввином, и сейчас он ужаснулся
несоответствию: плавки, соломенная шляпа, лицо, набрякшее печалью, от
глупейшего упоения которой религия, может статься, избавила бы его. Эти
губы, налитые желанием и несмиряемой яростью, прямой до беспощадности нос,
угрюмые глаза! Эта его телесность, сплетение длинных вен, набухающих в
повисших кистях рук, древнейшая ирригация, древнее самих евреев. Вокруг
соломенной низкой тульи шла красно-белая, в тон пиджаку, лента. Он освободил
рукава от оберточной бумаги и надел пиджак, распялив его полосы. Без туфель
он был вылитый индус.
"Посмотрите на полевые лилии, вспомнил он, не трудятся, ни прядут, но и
Соломон во всей славе своей не одевался так..."
Эти слова он выучил восьмилетним, когда лежал в детском отделении
больницы королевы Виктории в Монреале. Раз в неделю приходила
дама-христианка, и он читал ей вслух из Библии. "Давайте, и дастся вам,
читал он, мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплю вам
в лоно ваше" .
Больничная стреха щерила рыбий оскал сосулек, на их остриях горели
капли воды. У постели сидела гойка в юбке до пят и ботинках. Шляпная булавка
торчала на затылке, как троллейбусная штанга. От ее одежды шел клейкий
запах. По ее указке он читал: "Пустите детей приходить ко мне" . Она
казалась доброй женщиной. Только лицо у нее напряженное и хмурое.
- Ты где живешь, мальчуган?
- На улице Наполеона. Где живут евреи.
- Чем занимается твой отец?
Мой отец бутлегер. В Пойнт-Сент-Чарльз у него стоит аппарат. Отца
выслеживают. Он сидит без денег.
Конечно, ничего такого Мозес никогда не скажет. Уже в пять лет он
хорошо соображал. Мать не зря учила: "Помалкивай".
Тут есть своя мудрость, думал он, точно болтанка способна вернуть
равновесие, а толика безрассудства нужна для прояснения мозгов. А вообще-то
он любил показать себе язык. Вот и сейчас он упаковал летние вещи, которых
стеснялся, и собирался дать тягу от Районы. Он знал, чем все обернется, если