"Сол Беллоу. Герцог" - читать интересную книгу автора

любой второстепенный, третьестепенный и даже более низкого разбора мужчина,
чем и занимался сейчас Герцог. Хотя сам он был другой складки. Он хотел
выразить искренние чувства. Сколько доброты было в ней, тревоги за него,
когда он заболел, а это дорогого стоит, если женщина пышет здоровой,
польской красотой. У нее полновесная, червоного золота копна волос, немного
клювиком нос, впрочем, отличной лепки, с точеным кончиком, что совсем
неожиданно у полноватой особы. Она налита белизной, здоровой, крепкой
белизной. Как большинство варшавянок, она носила черные чулки и узкие
итальянские туфли, при том что шубка была вытерта до лысинок.
В моем горестном положении, в ожидании лифта записывал Герцог на
отдельном листке, откуда мне было знать, что я делаю? Провидение, писал он,
печется о верных. Я предчувствовал, что встречу такого человека. Мне ужасно
повезло. "Повезло" он несколько раз подчеркнул.
Герцог видел ее мужа. Бедняга, живой укор, сердечник. Единственная
промашка Ванды -что она настояла на его встрече с Зигмунтом. Мозес так и не
уяснил, зачем это было нужно. Предложение развестись Ванда отвергла. Она
была совершенно довольна своим браком. Все бы такие были, говорила она.
lei tout est gache (Здесь ничего не вышло).
Une dizaine de jours a Varsovie - pas longtemps (Десять дней в
Варшаве - не дольше),
Если можно назвать днями эти мглистые зимние паузы. Солнце изнывало в
стылой бутылке. Во мне изнывала душа. Колоссальные плотные занавеси
уберегали вестибюль от сквозняков. Деревянные столики загажены, избиты, в
чайных пятнах.
Ее кожа оставалась белой при всех приливах и отливах чувства.
Зеленоватые глаза казались вышивкой на ее польском лице
(природа-белошвейка). Пышная, полногрудая женщина, она была тяжеленька для
стильных итальянских лодочек. Без каблуков., в этих своих черных чулках, она
казалась вполне дородной. Он скучал по ней. Когда он брал ее за руку, она
говорила: "Ah, ne toushay pas C'est dangeray"(Ой, не трогайте. Это опасно).
Хотя совсем об этом не думала. (Как он липнет к своим воспоминаниям! Какие
слюни распускает! Может, он извращенец на почве памяти? Не надо таких слов.
Какой есть.)
И еще постоянно вспоминалась грязноватая Польша, стылая куда ни глянь,
замызганная, подрумяненно серенькая, где самые камни словно источали запах
военного лихолетья. Он много раз ходил на руины гетто. Ванда водила его
туда.
Он тряхнул головой. Ему-то что полагалось делать? Он еще раз нажал
кнопку вызова, теперь уже углом саквояжа. И услышал гул плавного движения в
шахте - смазанные цепи, гул мотора, отлаженный темный механизм.
Gueri de cette petite maladie (Выздоровел от этой маленькой болезни).
He надо было говорить Ванде: она была буквально убита, сгорала от стыда. Pas
grave du tout (Совсем ничего серьезного), писал он. Он довел ее до слез.
Лифт встал, и он кончил: J'embrasse ces petites mains, amie (Целую
маленькие ручки, дружок).
Как по-французски: белые припухшие костяшки пальцев?
Пробираясь в такси раскаленными улицами вдоль сплоченно стоящих
кирпичных и известняковых домов, Герцог держался за ремень и широко
открытыми глазами вбирал виды Нью-Йорка. Прямоугольные массы не
бездействовали - они жили, он чувствовал их затаенное движение, побратимство