"Сол Беллоу. Между небом и землей" - читать интересную книгу автора

румяную, крупную, пухлую, пахучую. Она мне понравилась. Дальше разговоров
дело, однако, не шло. Она не отрицала, что "любит быть с мужиками", если они
в ее вкусе. Я был в ее вкусе. Мы были друг с другом нежны и все улыбались.
Этот мотив - нежность плюс улыбки, - как мы понимали оба, был
сложносплетенный: порыв и помеха. Помехой были улыбки. Я продолжал
улыбаться.
И вот как-то ранней осенью в сырой, не по сезону холодный вечер я
застал ее в ночной рубашке, в постели. Она пила чай с ромом. Попала под
дождь, промокла. Я присел поближе с чашкой виски, помеченной по краю помадой
(ее знак: на полотенцах, наволочках, салфетках, ложках, вилках). Комната в
обычном своем виде - бронзоволистая лампа, выпотрошенное бумажное нутро
обувной коробки, спрятавшийся у куклы в подоле телефон, Венеция в рамке,
трусики на батарее - уже не была почему-то уютным прибежищем. Я не улыбался.
Я перестал улыбаться, как только вошел. Она потягивала питье, приподняв
голову в расщелине взбитых подушек. Подбородок, когда она ставила чашку,
угнездился над другой расщелиной, прелестнейшей в мире картиной
двойственности, нежнейшим делением плоти, зачинавшимся высоко над кружевами
выреза. Кровь бросилась мне в лицо. Она заговорила, я что-то промямлил. Я не
слышал.
-Что?
- Я говорю - принесешь мою сумочку, да? Она в той комнате. Я неуклюже
вскочил.
- Напудриться хочу.
- А, да-да.
Мои ботинки оставили большое серое пятно на круглом ковре.
- Я тут тебе наследил. Прости.
Она приподнялась, глянула, придерживая чашку.
- Ой, надо было сказать, чтоб ты разулся.
- Я виноват. Теперь тебе его чистить. Я заплачу. - Я был уже красный
как рак.
- Да ты что, разве я об этом. Бедненький, ты же весь промок. Снимай их
скорей, я носки пощупаю.
Нагибаясь развязать шкурки, я боялся, как бы голова у меня не лопнула
от прилива крови.
- Ух, какие мокрющие. Давай сюда, я повешу. - И мои носки приникли к ее
трусикам. Она стояла надо мной с полотенцем.
- Разотрись. Пневмонии тебе не хватает?
Когда я опустился в кресло, ее рука, скользя по моим волосам, задела за
шнур лампы, рванула. В темноте я услышал, как он брякает по стеклу. Переждал
звук, протянул руку. Китти перехватила мои пальцы.
- Это будет только отсрочка, Джозик.
Я убрал руку и стал впопыхах раздеваться. Она ощупью пробралась мимо
кресла, села на кровать.
- Я же знала, что рано или поздно ты со мной согласишься.
- Милая.
Я с ней соглашался два месяца, то есть пока она не начала намекать, что
мне следует бросить Айву. Айва не умеет со мной обращаться, мы не подходим
друг другу. Я не давал ей ни малейшего повода так думать, но она говорила: я
же вижу. Я не большой любитель обмана; жить двойной жизнью было дикое
напряжение. Я был сам не свой. Это не для меня. Очень скоро я разобрался,