"Генрих Белль. Чем кончилась одна командировка" - читать интересную книгу автора

он, разумеется, и не помышлял о диффамации, ибо высоко ценит Кирфеля и
почитает его образцовым чиновником, а просто хотел извлечь для себя
некоторую пользу из его многолетнего психологического опыта работы с
преступниками, пойманными на месте преступления.
Тут слушание дела пришлось прервать, ибо в зале возникла небольшая
суматоха. Обвиняемый Груль-старший бесцеремонно и неприметно, поскольку
"никто все равно своим глазам не поверил", как стояло в протоколе,
составленном Ауссемом "для себя одного", зажег свою трубку и принялся
"курить ее с дерзким и веселым видом".
Судебный пристав Шроер, желая предупредить скандал, попытался отобрать
трубку у Груля; Груль оказал сопротивление, скорее инстинктивно, чем
злонамеренно, и высоко поднял трубку, отчего горящая табачинка крупно
резанного трубочного табака пронеслась по воздуху и упала в декольте одной
дамы из публики.
Дама эта, госпожа Шорф-Крейдель, юная супруга водителя "Мерседеса 300",
явилась в суд с единственной целью - буде представится такая возможность -
вписать в протокол, что ее муж после "коммунистических угроз" нервно
заболел, что может удостоверить лечащий врач, профессор Фульброк. Социально
прогрессивные убеждения ее мужа общеизвестны и одинаково внушают страх
правым и левым, так что же тут удивительного, если он слег от оскорблений,
нанесенных ему этим парнем из Хузкирхена, чьи убеждения не менее хорошо
известны во всем округе.
Дама взвизгнула, что опять-таки заставило Груля испуганно двинуть
рукой, отчего несколько табачинок упали на колени другой дамы и прожгли дыру
в ее новом шелковом платье; эта дама тоже завизжала.
Короче говоря, возникла небольшая суматоха и судебное разбирательство
было прервано. Какой-то парень из публики, наряженный в воскресный костюм, -
позднее выяснилось, что это был мясник Лейфен из Хузкирхена, то есть шурин
Груля, - выходя из зала, крикнул обоим обвиняемым то, что кричат при
деревенских драках: "Валяй, бей, гони их взашей!"
Однако председательствующего, который воспользовался вынужденным
перерывом, чтобы позвонить жене и несколько раз затянуться своей сигарой,
поджидал еще один досадный инцидент: как только суд и представители
обвинения заняли свои места, дама в прожженном шелковом платье встала и
обратилась к нему, бесцеремонно называя его "Алоис, ты", с вопросом, кто
должен возместить ей убыток: обвиняемый Груль, судебный пристав Шроер, она
сама, суд или страховое общество.
Наиболее огорчительным для председательствующего было то, что дама, не
без злонамеренности, как он предполагал, выдала тайну, долгие годы тщательно
хранимую в Биргларе: дело в том, что для всех, кто называл его по имени, он
был Луи
Зная, что ее это красит, фройляйн Халь напустила на свое лицо выражение
легкой насмешки, но, как видно, это не произвело впечатления, ибо Штольфус
продолжал говорить поучительно, сухо и сурово; тогда фройляйн Халь стала
проявлять явные признаки строптивости, досадливо поводила плечами, капризно
вздергивала губку; кончилось тем, что Штольфус велел ей удалиться, и она,
горделиво выпрямившись, покинула зал.
Вокруг царила смущенная тишина, когда эта красивая старая дама с видом
воплощенного величия закрыла за собой дверь. Штольфус поглядел ей вслед
сначала сердито, потом сконфуженно, откашлявшись, попросил старика Кирфеля