"Генрих Белль. Чем кончилась одна командировка" - читать интересную книгу автора

известно, что его никак нельзя причислить (иначе это свидетельствовало бы
против него) к людям неучтивым или невоспитанным. Груль все с тем же
серьезным и достойным видом сказал, что просит прощения за свой поступок. Он
ничего при этом не думал, напротив, в ту минуту находился в бездумном и
рассеянном состоянии духа. В его намерения отнюдь не входило выказать
неуважение суду, просто он задумался об одной небольшой работе, которую ему
дозволено было делать во время предварительного заключения, - ремонт и
подкраска старинной шкатулки для драгоценностей из розового дерева, с
которой были сорваны замочки и шарниры, видимо сделанные из чистого золота,
и неудачнейшим образом заменены медными во вкусе начала века. Эта шкатулка
вдруг пришла ему на ум, а стоит ему только подумать о своей работе, как он
вытаскивает трубку, набивает ее табаком и закуривает. На вопрос, способен ли
он в этом бездумном и рассеянном состоянии следить за столь важным для него
судебным разбирательством, Груль отвечал, что бездумное - это определение
правильное, а рассеянное - пожалуй, не совсем. Ему случалось, будучи в
бездумном состоянии, быть в то же время и вполне сосредоточенным, патер
Кольб, приглашенный в качестве свидетеля из его, Груля, родной деревни
Хузкирхен, может подтвердить, что он иной раз закуривал трубку даже в
церкви. Тут Груль обернулся к публике, попросил прощения у обеих дам,
пострадавших от его небрежности, и предложил им возместить убытки - в
случае, если у него недостанет наличных денег, - своей работой, тем более
что он уже не раз выполнял различные заказы для госпожи Шорф-Крейдель и
фройляйн Халь. Груль говорил тихо, по-деловому, но без приниженности, покуда
прокурор, на этот раз уже довольно резко, не прервал его заявлением, что в
манере, с какою обвиняемый предлагает здесь свои услуги, он усматривает
некую скрытую advertising, иными словами, саморекламу - новое доказательство
"недопустимого легкомыслия и развязности", и требует пресечь это хотя бы
вынесением строгого выговора подсудимому именем государства, которое вершит
здесь свой правый суд. Д-р Штольфус не слишком уверенным, но строгим голосом
сделал замечание Грулю, которое тот выслушал, одобрительно кивая головой.
Затем он вернулся на скамью подсудимых и вручил - это все видели - судебному
приставу Шроеру трубку, кисет и спички, а тот в свою очередь одобрительно
кивал головой, принимая у него из рук эти предметы.
Опрос Кирфеля подходил к концу. Он немедленно арестовал обоих Грулей,
говорил Кирфель, и был очень удивлен, когда они пошли с ним не только без
всяких возражений, но как будто даже и с радостью. По правде говоря, он
колебался секунду-другую, но Груль-старший крикнул ему, что они намеревались
бежать в Париж или Амстердам, - налицо, следовательно, "попытка к бегству".
Однако он, Кирфель, и тогда еще не сразу решился арестовать Груля-младшего,
одетого в военный мундир, в этом вопросе буква закона была ему не совсем
ясна, но поскольку Груль-младший сопротивления не оказывал, он счел себя
вправе до выяснения, подлежит ли военнослужащий компетенции гражданских
властей, подменить собою фельдъегеря. Возглас прокурора: "Правильно
действовали", видимо, был Кирфелю неприятен. Председательствующий сделал
замечание прокурору за недозволенный и не относящийся к делу выкрик:
здесь-де не место для фамильярного похлопывания по плечу. Прокурор принес
извинения, заметив, что после развязной веселости обвиняемых его привело в
восторг, котоporo он не сумел сдержать, трезвое, проникнутое чувством долга
показание заслуженного чиновника полиции.
По ходатайству защитника было еще раз подробно разъяснено правовое