"Генрих Белль. Чужой монастырь" - читать интересную книгу автораГенрих Белль
Чужой монастырь Шестая заповедь[1]: не прелюбодействуй. Уже осенью тысяча девятьсот сорок девятого года, всего через несколько месяцев после поступления на службу, я получил первую командировку; это было удивительно, но куда удивительнее было то, что мне, казалось, никто не позавидовал; двух сослуживцев я сразу же встретил в коридоре, трое чуть позже подсели ко мне в столовой, все они словно сговорились: "Да, диплом - это вещь"; я был уже достаточно опытен, чтобы отличить интонацию злорадства от обычной зависти. В голосе фройляйн Герк: "Господин доктор, господин директор просит вас к себе" - звучало сочувствие, и я был готов получить задание на проведение налоговой ревизии в солдатских притонах Брекзена. Теоретически мне было бы интересно выяснить, какова доля государства в доходах от проституции, но для дел такого рода наше управление имело специалиста в лице Штольцена, бывшего сутенера, затем полицейского, ныне внештатного налогового инспектора; говорили, что Штольцен добывал, как для себя, так и для управления, баснословные деньги; и впрямь, когда Штольцен при закрытых дверях стучали кулаками по столу и хохотали; во всяком случае, стоило появиться Штольцену, фройляйн Герк, краснея, покидала приемную и до его ухода под каким-либо обычным предлогом находила себе работу в архиве. Теперь же Штольцен, как говорили, "зарвался". Мне его место было еще не по зубам; он считался специалистом по изъятию утаенных доходов; тот, кто знает, где проститутки обычно хранят свои деньги, знает также, как изъять эти доходы. Наш шеф, управляющий Гребель, принял меня с привычной любезностью. Когда перед моими глазами возникали его неожиданно короткие пальцы, мне всегда приходили на ум либо шулеры, либо подделыватели векселей; эти пальцы по-крысиному быстро шныряли взад и вперед по карманам брюк, жилета и пиджака, словно он что-то искал или хотел что-то спрятать; обычно он переправлял таким способом необычайно замусоленную записку из одного кармана в другой. Он произносил положенное мне "господин доктор" всегда с иронией; мои попытки произнести положенное ему "господин директор" с такой же иронией никогда не удавались. Я слишком хорошо сознавал, каким юнцом я выгляжу. К тому же, если сказать по совести, и само управление налогов, и предмет его деятельности были мне настолько безразличны, что иронии неоткуда было взяться. Гребель еще мог вознегодовать по поводу небрежно отработанного документа или недорасследованного злоупотребления; однако предполагать, что это происходит из моральных соображений или тем более в интересах дела, было ни к чему; он просто совершал обряд негодования, да и то лишь если кто-нибудь из нас "лез со своим уставом в чужой монастырь"; обычно, предаваясь не слишком продолжительным рассуждениям об упадке "нравственности |
|
|