"Генрих Белль. Почему я пишу короткие рассказы, как Якоб Мария Гермес и Генрих Кнехт" - читать интересную книгу автора

Ничуть не впадая в уныние, я посвятил и последующие восемнадцать лет
тому же, чему посвятил четырнадцать предыдущих: пытался дописать до конца
лучшую из читанных мною коротких историй, но все мои старания были тщетны,
тщетны по одной простой причине: я не мог открыть седьмой чемоданчик!
Тут, к сожалению, мне придется углубиться в еще более отдаленное
прошлое: не тридцать два, а целых тридцать пять лет назад я выудил из
"грошового ящика" букинистической лавки, что в кельнском Старом городе,
невзрачную брошюрку под названием "Тайна седьмого чемоданчика, или Как я
сочиняю короткие рассказы". Удивительная эта публикация была скромна по
объему, всего два печатных листа, автора звали Генрих Кнехт, и сам он счел
нужным сообщить о себе лишь то, что "в настоящее время несет
(недобровольную) службу в кирасирах[2], что стоят в Дойце". Вышла брошюрка в
1913 году в "издательском и печатном дворе Ульриха Неллесена, Кельн, угол
Тевтобургской и улицы Матернуса". Под выходными данными было помещено мелко
набранное примечание: "Там же можно застать и сочинителя в его (скупо
отмеренное) свободное время".
Конечно, вряд ли можно было всерьез рассчитывать, что в 1930 году
кто-то все еще "несет недобровольную службу в кирасирах" там же, где он нес
ее в 1913 году, ибо хоть я и не знал (да и по сей день не знаю), кто такие
кирасиры, но знал зато, что та часть нашей республики, где мне выпало жить,
слава Богу, избавлена от военного присутствия (увы, не навсегда, как это в
первый раз выяснилось пять, а во второй - двадцать пять лет спустя)[3], но
был все же крохотный шанс, что, может, хоть "издательский и печатный двор"
на том углу уцелел, - я и по сей день испытываю странное чувство умиления,
вспоминая себя, тринадцатилетнего мальчишку, который тут же вскакивает на
велосипед и с западной окраины Кельна мчится в Дойц, на южную окраину, чтобы
обнаружить, что обе упомянутые улицы друг с другом не пересекаются и,
следовательно, никакого угла не образуют. Я и сегодня восхищаюсь тогдашним
моим упорством, которое заставило меня от северного входа в Парк Римлян, где
оканчивалась застройка правой стороны улицы Матернуса, доехать до
Тевтобургской, что уже на подступах к западному входу в тот же парк самым
постыдным образом обрывалась (и поныне обрывается), оттуда - в контору
транспортного бюро, где на вывешенном плане города, вооружившись карандашом
и воровато озираясь, я продолжил правую сторону улицы Матернуса и левую
Тевтобургской, дабы выяснить, что обе эти улицы, имей они общий угол,
образовали бы его в водах Рейна, аккурат на самой его середине. Получалось,
что Генрих Кнехт, если он хоть сколько-нибудь честный малый, обитал где-то в
пятидесяти метрах севернее прибрежного верстового столба, что отмечает 686-й
километр от истоков Рейна, на самом дне, в воздушном колоколе под толщей
рейнских вод, и, чтобы добраться до своей кирасирской казармы, ему
приходилось каждое утро преодолевать целых два километра вплавь вниз по
течению. Сегодня, кстати, я вовсе не исключаю, что он и в самом деле там
жил, а может, и по сю пору живет - беглый кирасир цвета рейнской волны, с
зеленой бородой, в окружении заботливых и нежных русалок, живет, ведать не
ведая о том, что тут, наверху, для дезертиров по-прежнему нелегкие времена.
Но тогда я был до того потрясен этой чудовищной мистификацией, что на
последние десять пфеннигов купил себе первые в жизни три сигареты, и первая
же пришлась мне по вкусу - с тех пор я и сделался заядлым курильщиком.
Разумеется, о печатном дворе Неллесена тоже никто ничего не слыхал. Отыскать
же самого Кнехта я поначалу даже и не пытался - хотя, может, и стоило