"Генрих Белль. Надо что-то делать!" - читать интересную книгу автора

развлекался тем, что изобретал новые виды предложений в повелительном
наклонении или придумывал, в каком еще виде и залоге употребить глагол
"делать". Два дня подряд я повторял в трубки одну и ту же особенно
полюбившуюся мне фразу: "Кое-что должно было бы быть сделано!", - а
последующие два дня - другую: "Это не должно было бы быть сделано!"
И только я было начал ощущать действительно полное удовлетворение от
своей работы, как вдруг мне и вправду пришлось что-то делать: однажды, во
вторник, - рабочий день только начался, и я еще даже не успел как следует
усесться за стол, - Вунзидель ворвался в мою комнату со своим обычным "Надо
кое-что сделать!". Однако на его лице было какое-то странное выражение,
из-за которого я не смог ответить быстро, бодро и радостно, как положено:
"Все будет сделано!" Видимо, я довольно долго медлил с ответом, потому что
Вунзидель, почти никогда не повышавший голоса, заорал: "Отвечайте же!
Отвечайте, как положено!" И я ответил сквозь зубы, надувшись, как ребенок,
которого заставляют сказать: "Я дурной мальчик". С большим трудом выдавил я
из себя эту фразу: "Все будет сделано!"
Но едва я закрыл рот, как Вунзидель и впрямь кое-что сделал: рухнул на
пол и растянулся во весь рост на пороге. Я сразу понял, в чем потом убедился
окончательно, когда медленно вышел из-за стола и приблизился к лежащему: он
был мертв.
Сокрушенно покачивая головой, я перешагнул через Вунзиделя, вяло
поплелся по коридору к кабинету Брошека и вошел, не постучавшись. Брошек
сидел за письменным столом, держа в каждой руке по телефонной трубке, а во
рту - шариковую ручку, которой он что-то заносил в блокнот, одновременно
нажимая босыми ногами на педали и кнопки вязальной машины, стоявшей под
столом (таким образом он вносил свой вклад в комплектование гардероба членов
семьи). "Надо что-то делать", - тихо сказал я. Брошек выплюнул шариковую
ручку, бросил обе трубки на рычаги и снял ноги с вязальной машины. "А что
именно надо делать?" - спросил он. "Господин Вунзидель скончался", - сказал
я. "Не может быть", - возразил Брошек. "Скончался, - повторил я. -
Пойдемте". - "Не верю, - сказал Брошек. - Это невозможно". Но все же сунул
ноги в шлепанцы и пошел за мной по коридору. "Не верю, - повторил он, когда
мы уже стояли над трупом Вунзиделя. - Нет, не верю". Я не стал спорить.
Осторожно повернув Вунзиделя на спину, закрыл ему глаза и долго в раздумье
смотрел на него.
Я испытывал к нему чувство, близкое к нежности, и впервые понял, что
никогда не питал к нему ненависти. На его лице застыло такое выражение,
какое бывает у детей, упорно не желающих отказаться от веры в аиста, хотя
доводы приятелей и звучат весьма убедительно. "Нет, - сказал Брошек. - Нет,
не может быть!" - "Надо что-то делать", - тихо сказал я Броше-ку. "Да, -
ответил Брошек. - Надо что-то делать". И "это" было сделано: Вунзиделя
похоронили, и мне выпала честь нести за его гробом венок из искусственных
роз, ибо природа наделила меня не только склонностью к раздумью и безделью,
но и внешностью, к которой чрезвычайно идут черные костюмы. Очевидно,
шествуя за гробом Вунзиделя с венком из искусственных роз в руках, я являл
собой великолепное зрелище. Ибо некое весьма солидное похоронное бюро
официально предложило мне постоянную должность "скорбящего".
"Вы словно рождены для этой роли, - сказал мне глава фирмы. -
Экипировка за наш счет. Ваше лицо для нас настоящая находка!"
Я подал Брошеку заявление об уходе, обосновав его тем, что не получаю