"Генрих Белль. Карлик и кукла" - читать интересную книгу автора

В Дюссельдорфе я быстро покинул здание вокзала. Ошибки в нашей работе
почти исключены. Нам указывают даже номера трамваев, доставляющих нас на
место. Я вскочил в трамвай, сунул кондуктору монету и через десять минут
сошел у табачной лавки. Когда я открыл дверь, из-за горы ящиков с сигарами
поднялась женщина, высокая, очень медлительная, во всей ее фигуре было
что-то неестественное; руки двигались только от локтей, верхняя их половина
была прижата к туловищу. Я посмотрел ей в лицо.
- Что вам угодно? - спросила она.
Я набрал полную грудь воздуха, собираясь произнести свою формулу,
одновременно вынул из кармана удостоверение и, держа его в руках, заговорил.
Стараясь усилить впечатление личной незаинтересованности, я усвоил себе
манеру скороговоркой произносить вводные фразы и вслед за ними так же быстро
отбарабанивать вопросы. И кроме того, я не смотрю на своего клиента. Поэтому
я устремил взор через ее плечо на турка в феске, который бессмысленно мял в
пальцах догорающую сигарету и ухмылялся, уставившись на мечеть.
- Я представитель института общественной информации, - сказал я. - Наша
цель - путем опроса всех слоев населения, производимого в разное время дня,
в городе и деревне, выяснить общественное мнение по поводу некоторых
проблем. Мы будем очень признательны, если вы разрешите задать вам несколько
вопросов. Излишне заверять вас, что полное сохранение тайны...
- Спрашивайте, - спокойно сказала женщина. Рот ее приоткрылся, и на
лице у нее словно мелькнула улыбка, вызвав выражение усталости.
- Вы верите в бога? - спросил я.
Руки ее отделились от стойки, она прижала их к сердцу, к голове, высоко
вскинула веки, так, что я увидел большие серые глаза, и кивнула.
- Как вы представляете себе бога?
- Бог в скорби, - тихо сказала она. - Мы должны его утешить.
Я молчал с минуту, затем сказал: "Благодарю", - и ушел.
Те же вопросы я задал двадцать минут спустя человеку по фамилии Балум,
который неподвижно стоял за гардиной и смотрел на улицу. Его отупевшее лицо
отливало синевой; он перебирал волосатыми руками бахрому занавеси, и желтая
его лысина казалась смертельно грустной. Он повернулся ко мне и ответил:
- Когда-то был бог, но его убили, и он не воскрес.
Третий дом оказался наполовину разрушенным. В подъезде стояла лужа, не
просохшая еще с прошлого дождя, и в ней играл ребенок. Ребенок был бледный и
тихий. Поднимаясь по лестнице, я услышал поющий женский голос. Женщина
хорошо пела. Ребенок тихо подпевал ей. Я осторожно ступал со ступеньки на
ступеньку. На втором этаже дверь стояла открытой: я увидел спину женщины,
нагнувшейся над столом и месившей тесто. Это и была та, которая пела.
Услышав шум шагов, она умолкла, обернулась и взглянула на меня: ее бледное
лицо, обрамленное черными пушистыми волосами, было спокойно.
- Фрау Дитц? - спросил я.
Она кивнула, и я отбубнил свою формулу, сам загипнотизированный ритмом
нарочитой монотонности.
Некоторое время женщина молчала. Она вытерла фартуком руки и,
полуоткрыв рот, уставилась на меня.
- Бог? Единого бога нет, - сказала она, - есть бог богатых и бог
бедняков.
У меня стеснило дыхание; я задал второй вопрос.
Она думала недолго.