"Генрих Белль. Vive la France!" - читать интересную книгу автора

Генрих Белль

Vive la France!

Часовой ощупью пробрался по темной комнате к двери, открыл ее, ступил в
дворцовые сени и на мгновение замер, очень нелегко из теплой комнаты сразу
выйти в холодную ночь. Медленно прикрыв за собою дверь, он скользнул в
темноту. Он ничего не видел, только чувствовал, что входная дверь открыта, и
где-то в глубине подсознания удивился, что холод, пробравший его в сенях,
ничто в сравнении с тем, что ждет его на улице: ледяной сыростью,
жестокостью повеяло на него из открытой двери. Потом, уже стоя на пороге,
окутанный этой промозглой сыростью, он стал различать, впрочем больше по
памяти, очертания деревьев в парке, изгиб аллеи, а справа силуэт разрушенной
фабрики, зловеще-черная стена которой казалась перегородкой между двумя
преисподними...
Усталый, почти уже отчаявшийся голос крикнул:
- Это ты?
- Да, - ответил он, удивившись, что нашел в себе силы произнести даже
один этот слог. Смертельная усталость свинцом налила его тело, она словно бы
гнула его к земле, глаза слипались, и он, прислонясь к дверям, заснул, быть
может, только на секунду, сладострастное, тяжелое опьянение... спать, ах,
только бы спать...
Сменившийся часовой нечаянно толкнул его, и он очнулся с болью и мукой.
- Ну, счастливо тебе! - пожелал сменившийся, и в его голосе, казалось,
звучало сочувствие.
У него не было сил попросить сигарету, просто открыть рот, он был
парализован безнадежной усталостью, она душила его, эта смертельная
усталость. Глаза болели, глазницы как огнем жгло, из пустого желудка к горлу
медленно подступала тошнота, во рту было кисло, руки и ноги налиты свинцом и
как будто отмерли. Сам того не сознавая, он издал какой-то глухой, почти
звериный вопль, и осел на каменные плиты. Но спать он не мог, и не холод
мешал ему - ему доводилось спать и в гораздо худших условиях и в большем
холоде - он был перевозбужден от усталости. Так он сидел, окутанный холодом
и ночною тьмой, на верхней ступени каменной лестницы, сгусток горя, а
впереди еще два часа - неодолимая гора, мучительная бесконечность.
Вдруг он услышал, что праздник на верхнем этаже дворца еще
продолжается: смех, приглушенные голоса доносились из дверей и окон,
пробивались сквозь плотные шторы. И тут в нем что-то пробудилось, сперва
робко, потом сильнее, крошечный внутренний холод, хрустальный холод души, он
вдруг забил в нем, как источник, который, сразу замерзая, все-таки бил и бил
вверх, эдакий растущий ледяной столб, за который он упорно цеплялся:
ненависть. В задумчивости он выпрямился и закурил, прислонясь к стене.
Усталость не проходила, не проходил и кислый вкус во рту и омерзительная
тошнота, но ненависть в нем стояла как столб, и этот столб держал его.
Прямо над ним вдруг открылась дверь на маленький каменный балкон, поток
света хлынул в сад, который вдруг приобрел призрачные очертания; он узнал
чванливый голос капитана, и тут кто-то стал мочиться с балкона. Он испуганно
отпрянул.
А потом свет из сада опять словно высосали или проглотили, тени двух
дверных створок сузились, и перед тем как исчез последний проблеск света, он