"Генрих Белль. Бледная Анна" - читать интересную книгу автора

ее больше не видел.
- Я ее увижу? - переспросил я.
Она вытерла руки о передник, подошла ко мне и осторожно взяла у меня из
рук фотографию. Лицо хозяйки, казалось, стало еще уже, а глаза глядели
куда-то мимо меня; она тихонько положила мне руку на плечо.
- Анна живет в соседней с вами комнате. Мы зовем ее Бледная Анна - у
нее лицо белое как полотно... Вы действительно ее еще не видели?
- Нет, - сказал я, - я ее еще не видел, только несколько раз слышал ее
шаги. Что же с ней случилось?
- Я не люблю об этом говорить. Но уж лучше вам это знать. Ее лицо
изуродовано - оно все в шрамах. Взрывной волной ее швырнуло на стеклянную
витрину. Вы ее не узнаете.
Вечером я долго ждал. Наконец я услышал шаги в прихожей. Но на этот раз
меня постигло разочарование - долговязый югослав удивленно поглядел на меня,
когда я как угорелый выскочил ему навстречу. В смущении я сказал: "Добрый
вечер", - и вернулся к себе в комнату.
Я пытался представить себе Анну, изуродованную шрамами, но у меня
ничего не получалось, а когда я мысленно видел ее лицо, оно было, как и
прежде, красивое, хотя и пересеченное шрамами. Я думал о мыловаренной
фабрике, о родителях и о другой девушке, с которой я в то время часто
встречался. Ее звали Элизабет, но она называла себя Мути, и когда я ее
целовал, она всегда смеялась, и я казался себе болваном. С фронта я писал ей
открытки, а она посылала мне посылки с коржиками, которые сама пекла, но
дорогой коржики всегда превращались в труху, а еще она посылала мне газеты и
папиросы, а в одном из своих писем написала: "Вы победите, и я так горжусь,
что ты в этом участвуешь". Но я сам ничуть не гордился тем, что в этом
участвую, а когда приехал в отпуск, не написал ей, а стал встречаться с
дочкой папиросника, который жил в нашем доме. Я давал ей мыло, которое
получал на фабрике, а она давала мне за это сигареты, и мы вместе ходили в
кино и на танцы, а однажды, когда ее родителей не было дома, она разрешила
мне подняться к ней в комнату, и в темноте я повалил ее на кушетку, но когда
я склонился над ней, она повернула выключатель и лукаво мне улыбнулась, и в
вспыхнувшем резком свете я увидел на стене цветной портрет Гитлера, а вокруг
него на розовых обоях в форме сердца были приколоты кнопками фотографии
мужчин с непреклонными лицами. Все они были в касках, все явно вырезаны из
иллюстрированных журналов. Я поднялся с кушетки, на которой лежала девушка,
закурил и ушел. Потом, уже снова на фронте, я получил открытки от обеих
девушек, обе они писали, что я плохо себя вел, но я им не отвечал...
Я долго ждал Анну, выкурил много сигарет в темноте, многое передумал, а
когда наконец услышал, как щелкнул ключ в замке, у меня не хватило духа
встать и выйти в переднюю, чтобы увидеть ее лицо. Я слышал, как она отперла
дверь, слышал, как она, напевая, ходила взад-вперед по комнате, а потом я
вышел в прихожую и принялся ждать. Вдруг у нее стало тихо, она больше не
ходила взад-вперед и не напевала больше, а я боялся постучать к ней. Я
слышал, как долговязый югослав, что-то бормоча, шагал у себя, слышал, как в
кухне у хозяйки кипел кофейник, но в комнате Анны была полная тишина, и
сквозь открытую дверь своей я видел на обоях черные пятна от несметного
количества потушенных сигарет.
Долговязый югослав, видимо, прилег, я больше не слышал его шагов,
слышал только, что он продолжает что-то бормотать, вода на кухне перестала