"Генрих Белль. Смерть Эльзы Басколет ("Город привычных лиц" #12) " - читать интересную книгу автора

завесили толстым зеленым бархатом, сквозь который едва пробивался свет, но я
каждый вечер по-прежнему, не отрываясь, глядел на этот тускло мерцающий
прямоугольник и, хотя уже не мог ничего увидеть, все же видел, как Эльза
Басколейт в ядовито-зеленом трико - бледная, белокурая - то парила, то
застывала под раскачивающейся лампочкой без абажура.
Но вскоре мы переехали на другую квартиру, я стал старше, узнал, что
значит "шлюха", считал, что хорошо знаю, что такое свинство, повидал других
балерин, но ни одна из них не нравилась мне так, как когда-то нравилась
Эльза Басколейт, о которой я больше ничего не слышал. Потом мы перебрались в
другой город, началась война, долгая война, и я больше не думал об Эльзе
Басколейт. Не вспомнил я о ней и тогда, когда мы вернулись в родной город. Я
перепробовал немало самых разных профессий, но ни на чем не мог
остановиться, пока не поступил шофером к оптовому торговцу фруктами: водить
грузовик было, собственно говоря, единственное, что я действительно умел
делать. Каждое утро мне вручали маршрутный лист, ставили в кузов ящики с
яблоками, апельсинами, грушами, корзины со сливами, и я ехал в город
развозить товар.
Однажды, когда я стоял у склада и проверял по накладной, сколько чего
грузят па мою машину, из конторы, обклеенной плакатами, призывающими есть
бананы, вышел бухгалтер и спросил заведующего складом:
- Мы можем выполнить заказ Басколейта?
- А что он заказал?... Синий виноград?
- Да, - подтвердил бухгалтер, удивленно посмотрел на заведующего и даже
вытащил карандаш, заткнутый за ухо.
- Время от времени, - объяснил заведующий, - он заказывает синий
виноград, всегда только синий виноград, уж не знаю зачем, но мы никогда не
выполняем его заказов. Ну, поживей! - крикнул он грузчикам в серых халатах.
Бухгалтер вернулся в свою контору, а я... я перестал проверять,
действительно ли они грузят в машину то, что значится в накладной. Я вновь
видел ярко освещенный прямоугольник подвального окна, видел, как танцует
Эльза Басколейт в ядовито-зеленом трико, тоненькая, бледная, и в то утро я
отклонился от предписанного мне маршрута.
Из наших уличных фонарей - тех, у которых мы играли, сохранился только
один, да и он стоял без стекла, а большинство домов было разбито, и мой
грузовик прыгал по рытвинам. На улице, когда-то наполненной гомоном детских
голосов, я увидел только одного ребенка: бледный темноволосый мальчуган
понуро сидел на развалинах каменной стены и что-то рисовал пальцем в белесой
пыли. Когда я проехал мимо, он поглядел мне вслед, но тут же снова опустил
глаза. Я затормозил у дома, где жили Басколейты, и вылез из машины. Витрина
его лавочки была покрыта слоем пыли, выставленные в ней пирамиды из картонок
завалились, а зеленоватая вывеска почернела от грязи. Я окинул взглядом
стену дома, пестревшую свежезаштукатуренными выбоинами, нерешительно открыл
дверь и спустился по ступенькам в лавку: меня обдал резкий запах отсыревших
кореньев, которые прели в картонном ящике у дверей, а потом я увидел спину
Басколейта, седые пряди, выбивающиеся у него из-под кепки, и почувствовал,
как трудно ему наливать уксус из бочонка в бутылку покупательницы. Он явно
никак не мог сладить с воронкой, кислая жидкость текла по его пальцам, и на
полу тут же образовалась лужица, от половиц несло кисловатой гнилью, и они
поскрипывали под тяжестью его шагов. У прилавка стояла худощавая женщина в
буро-красном пальто и равнодушно следила за возней Басколейта. Наконец он