"Генрих Белль. Хлеб ранних лет" - читать интересную книгу автора

называется досугом: я встречался с Уллой, дочерью моего шефа, с которой хотя
и не был помолвлен, или, вернее, не был помолвлен, так сказать, формально,
но которая считалась тем не менее моей невестой; об этом, правда, не
говорилось вслух, но все были уверены, что я на ней женюсь.
И все же ни к кому я не испытываю такой нежности, как к сестре Кларе из
госпиталя святого Винцента, которая давала мне суп, хлеб, ярко-красный
пудинг, желтую, как сера, подливку и подарила мне в общей сложности,
наверное, штук двадцать сигарет; ее пудинг показался бы мне теперь
невкусным, ее сигареты я не стал бы сейчас курить, но к сестре Кларе, уже
давно покоящейся на монастырском кладбище, и к памяти об ее одутловатом лице
и водянистых глазах, с грустью глядевших на нас, когда ей приходилось
окончательно захлопывать окошко, я отношусь с большей нежностью, чем ко всем
людям, с которыми мне довелось познакомиться, гуляя с Уллой: по глазам этих
людей и по их рукам я читаю цены, которые мне пришлось бы им платить, и я
стряхиваю с себя их очарование, мысленно разоблачаю их, стараюсь забыть
аромат исходящий от этих людей, - снимаю с них все их показное достоинство,
которое так дешево стоит. Встречаясь с ними, я бужу в себе волка, все еще
дремлющего во мне. бужу голод, который научил меня разбираться в ценах: я
слышу его рычание, когда, танцуя, кладу голову на плечо красивой девушки и
вижу, как хорошенькие маленькие ручки, покоящиеся на моей руке и на моем
плече, превращаются в когти, готовые вырвать у меня хлеб. Лишь очень
немногие люди давали мне, ничего не требуя взамен: только отец, мать да еще
иногда работниоы с фабрики...



II

Я вытер лезвие бритвы бумажной салфеткой; пачка салфеток всегда висит
рядом с моим умывальником. - мне дарит их агент мыльной фирмы; на каждом
листке изображен кроваво-красный женский рот, и под этим кроваво-красным
ртом написано: "Не стирайте помаду полотенцем!" Есть салфетки другого рода:
на каждой из них нарисована мужская рука с лезвием, разрезающим полотенце, и
на листках напечатано: ."Вытирая бритву, пользуйтесь этой салфеткой!" - но
я предпочитаю употреблять листки с кроваво-красным ртом, а салфетки с другим
рисунком дарю детям хозяйки.
Я взял с письменного стола деньги - возвращаясь домой, я вытаскиваю их
из карманов и бросаю как попало на стол, - и моток провода, который Вольф
принес еще вчера, и, уже выходя из комнаты, услышал телефонный звонок.
Хозяйка опять сказала: "Хорошо, я ему передам!"-- и, посмотрев на меня,
молча протянула мне трубку; я покачал головой, но она с таким серьезным
лицом кивнула мне, что я все же подошел и взял трубку. Плачущий женский
голос произнес какую-то фразу, но я разобрал только несколько слов:
- Курбельштрассе, приходите... пожалуйста, приходите...
- Хорошо, приду, - сказал я, и плачущая женщина опять что-то
произнесла, но я уловил только отдельные слова:
- Мы поспорили... мой муж... приходите, пожалуйста, сейчас же...
Я еще раз сказал:
- Ладно, приду, - и повесил трубку.
- Не забудьте купить цветы, - напомнила хозяйка,-- и подумайте о еде.