"Генрих Белль. "Метлы бы тебе вязать!"" - читать интересную книгу автора

звонка...
Мы давно выросли, давно уже в мои грезы вплеталось страдание, учитель
давно уже говорил нам "вы": "Эх вы! Метлы бы вам вязать! Вот что!", и
проходили долгие, мучительно долгие месяцы, на протяжении которых я не
чертил ни одной окружности; меня лишь тщетно заставляли преодолевать
ломкие конструкции алгебраических формул, и неизменно я тащил за собой
единицу, и неизменно совершался надо мной один и тот же привычный обряд.
Но вот нам пришлось добровольцами пойти в армию, чтобы получить звание
офицера; и тогда нам досрочно устроили испытания, облегченные испытания,
но все же испытания, и, вероятно, моя полная растерянность перед
официальной строгостью экзаменаторов чрезвычайно тронула сердце учителя
математики - он так много и ловко мне подсказывал, что я выдержал экзамен.
Позднее, когда учителя жали нам на прощанье руки, он все же посоветовал
мне не обольщаться насчет моих математических познаний и ни в коем случае
не проситься в технические войска.
- В пехоту, в пехоту идите, - шепнул он мне, - это самый подходящий род
войск для всех... вязальщиков метел. - И он в последний раз
многозначительно, со скрытой нежностью, легонько щелкнул меня в
натренированное темя...


Месяца через два, а может, и того меньше, я сидел на своем ранце в
глубокой грязи одесского аэродрома и не отрывал глаз от человека,
вязавшего метлы, первого живого вязальщика метел, которого я видел в
жизни...
Зима в тот год наступила рано, и над близким городом от горизонта до
горизонта нависло серое и безнадежное небо. За палисадниками и черными
заборами виднелись высокие мрачные здания. Там, где находилось невидимое
отсюда Черное море, небо было еще более темное, почти иссиня-черное, и
думалось, что сумерки и ночь надвигаются с востока. Где-то в глубине
аэродрома, у мрачных ангаров, баки крылатых чудовищ до краев наполнялись
бензином, затем чудовища откатывались назад и со злорадным радушием
разверзали чрево, которое до отказа заполнялось людьми - серыми, усталыми
и отчаявшимися солдатами; в глазах у них нельзя было прочесть ничего,
кроме страха: Крым давно уже был окружен...
Наш взвод оставался на аэродроме, вероятно, одним из последних, все
молчали и зябко поеживались, несмотря на длинные шинели. Кое-кто искал
выхода своему отчаянию в еде, другие, наперекор запрету, курили, прикрывая
трубку ладонью, и осторожно, тоненькой струйкой, выпускали дым...
У меня было достаточно времени, чтобы наблюдать за сидевшим у забора
соседнего сада человеком, который вязал метлы. В диковинной русской
фуражке, обросший бородой, он курил темно-коричневую трубку-коротышку,
такую же толстую, как его нос. Его руки, работавшие спокойно, просто и
размеренно, брали пучок веток, похожих на дрок, обрезали, перевязывали
проволокой и, воткнув палку в пучок, закрепляли.
Повернувшись к нему, я почти лежал на своем ранце. Мне был виден лишь
огромный силуэт этого бедного тихого человека, без суетливости, прилежно и
с любовью вязавшего метлы. Никогда в жизни я никому не завидовал так, как
этому метловязальщику, - ни нашему первому ученику, ни математическому
светилу Шимскому, ни лучшему футболисту нашей школьной команды, ни