"Генрих Белль. Долина грохочущих копыт" - читать интересную книгу автора

пальцем направо. У девчачьих полуботинок на низком каблуке не было ритма.
Там, справа от него, снова зашептались... В каких грехах он каялся в ее
возрасте? Я брал сладости без спроса. Я лгал. Не слушался. Не делал уроков.
Брал сладости без спроса: сахар из сахарницы, лакомился остатками от
пиршеств взрослых: доедал пирожные с тарелок, допивал вино из рюмок.
Докуривал сигары. Брал сладости без спроса.

- Твоя очередь.

Он уже почти машинально показал пальцем направо. Мужские башмаки.
Шепот и этот назойливо-неуловимый запах: не пахнет ничем.

И снова его взгляд приковали красные и белые плитки пола. Незащищенные
глаза болели так сильно, как болели бы незащищенные ноги, если бы он босой
шел по щебенке. Ступни моих глаз, думал он, блуждают вокруг их губ, словно
вокруг алых озер. Ладони моих глаз блуждают по их коже.

Грех, смерть и ненавязчивая определенность этого запаха: не пахнет
ничем. Хоть бы от одного из них запахло луком или гуляшом, простым мылом
или бензином, трубочным табаком, липовым цветом или уличной пылью, едким
запахом пота, каким летом несет от людей, тяжело поработавших. Но нет, все
они неназойливо пахли ничем, ровно ничем.

Он оторвал взгляд от пола и устремил его туда, где стояли на коленях
люди, уже получившие отпущение грехов и читавшие молитвы. Там, где были эти
люди, пахло субботой, умиротворенностью, горячей ванной, мылом, свежими
маковыми булочками, новыми теннисными мячами, какие покупали в субботу его
сестры на карманные деньги; пахло прозрачным, хорошо очищенным маслом, тем,
что отец по субботам протирал свой пистолет; пистолет был черный и
блестящий и вот уже десять лет лежал без употребления: ничем не омраченная
память о войне, достойный, хоть и бесполезный предмет, служивший только
одной цели - будить воспоминания; когда отец разбирал его и чистил,
пистолет отбрасывал на его лицо особый отблеск - отблеск былой власти, той
власти, какую получал человек, который одним легким нажатием пальца мог
выпустить из темного, серебристо поблескивающего пистолетного магазина
смерть. Раз в неделю, по субботам, перед тем как отец шел в пивную,
наступал высокоторжественный час, когда разбирались, ощупывались и
смазывались блестящие пистолетные сочленения и внутренности, когда они,
распростершись, лежали на голубой тряпке, подобно внутренностям
выпотрошенного животного: туловище, длинный металлический язык курка, части
поменьше, суставы; ему разрешалось присутствовать при этом, и он стоял не
дыша, зачарованный тем сиянием, которое излучало лицо отца; здесь вершился
культ оружия, культ голой мужской силы: ведь из магазина выталкивалось семя
смерти... И отец проверял, исправно ли действуют пружины магазина. Они все
еще действовали исправно, и только предохранительная скоба удерживала семя
смерти в стволе; его можно было освободить одним легким, почти незаметным
движением большого пальца, но отец ни разу не сделал этого движения; он
снова бережно собирал разобранные части. а потом прятал пистолет под
чековыми книжками и копиями приходных ордеров.