"Михаил Белиловский. Поведай сыну своему" - читать интересную книгу автора

сбросить свои грехи в реку. Длилось это совсем недолго и закончилось
словами, пронесшимися по всей широкой водной глади: "...что может мне
сделать человек? Господь помогает мне, и увижу я падение моих врагов. Лучше
надеяться на Господа, чем полагаться на человека. Лучше надеяться на
Господа, чем полагаться на великодушных".
Аба стоял рядом с Настей и переводил ей эти слова.
Возвращались домой уже в сумерках.
"Павло из Верховни и фотография Антона... - думала Настя, приближаясь к
своему дому. - Именно он тогда и приходил с одним дружком... лицо все в
пятнах оспы, круглое, жирное. Почему Аба не рассказал про фотографию Антона?
Ну да, я ведь отказалась говорить с ним об этом. А ведь Антошу жалко,
хороший парень. Не мог он пойти на это".
В голове засели последние слова молитвы, которые Аба ей перевел: "Лучше
надеяться на Господа, чем полагаться на человека..." Она пыталась это понять
и не могла сосредоточиться на главном, что ее сейчас волновало.
"Надо обязательно поговорить с Абой", - решила Настя, открывая дверь
своего дома.

Вечером собралась дома вся семья Абы. Мендл был особенно возбужден и
рассказывал всем о том, что почти что может уже кататься на велосипеде.
Сначала Монька его держал сзади, а потом он уже сам ездил. И, вообще, на
велосипеде запросто можно ездить со скоростью автомобиля.
Голда пришла не одна, а со своей подругой Розл. Роза, как ее называли
подруги, принесла с собой гитару.
В доме царили почти все запахи еврейской кухни, которые могли оставить
безразличным разве что только мертвого человека. Что бы там ни говорили, но
благоухающая фаршированная рыба, возбуждающая редька с гусиным жиром и
гривилами, кисло-сладкое жаркое со своим неповторимым вкусом, сдобные
кихелах за праздничным новогодним столом - не только вкусная еда. Это живой
увлекательный рассказ об умении, находчивости, вкусе, красоте, которые
впитываются с самого детства в кровь и мозг человека и навсегда, на всю
жизнь, определяют его принадлежность.
Этл, сама того не сознавая, находила в себе в эти дни смелость и
сноровку готовить такие блюда, на которые никогда раньше не решалась.
Последний разговор с матерью как бы прорвал накопившуюся за последние годы в
ее душе обиду за постепенное отмирание того, чем жили ее родители и их
предки.
На этот раз она, как никогда раньше, особенно остро чувствовала
внимание и чуткость Абы к ее затее. И это придавало праздничному настроению
особый оттенок. И вместе с тем, она время от времени обнаруживала в глубине
своего сердца неясное предостережение, которое нет-нет да просачивалась
сквозь праздничное, счастливое настроение.
Зажигали свечи. Сначала Песя и Этл, потом Голда с Розой. У Люсеньки
загорелись глаза и зарумянились щечки от детского любопытства и крайнего
нетерпения в ожидании своей очереди.
Аба приготовился читать кидуш - извлек из сундука залежавшийся
тефиллин, одел кипу, талас, подошел к столу, где сидели уже все домашние.
Налили взрослым вина в бокалы. Выпили понемногу, потом макали кусочки
хлеба и яблока в мед, а Аба говорил слова молитвы на непонятном для его
детей языке: