"Александр Бек. На другой день " - читать интересную книгу автора

1917-го им не доводилось этак вот увидеться, перекинуться слов- цом.
- Здравствуй, Коба.
Крепкое рукопожатие точно возрождает давнишнюю дружбу. Кауров, как ему
случалось и прежде, делает некое усилие, чтобы выдержать тяжеловатый
пристальный взгляд Сталина. И тоже смотрит ему прямо в глаза-узкие,
миндалевидного, унаследованного с кавказской кровью сечения, цвет ко- торых
обозначить нелегко: иссера-карие, да еще с оттенком желтизны, то едва
заметным, то иногда явственным.
- Какими судьбами ты здесь обретаешься?-спрашивает Сталин.
Кауров кратко сообщает про свои злоключения: ехал на съезд, заболел,
врачи только теперь наконец выпустили.
- Валандаться, Коба, тут не собираюсь. Загляну туда-сюда, наберу лите-
ратуры и, наверное, послезавтра в путь.
- К себе в поарм?
Произнеся "поарм" (здесь, возможно, нужна расшифровка: политический
отдел армии), Сталин, не затрудняясь, назвал и номер армии. Каурову приятно
это слышать: Коба знает, помнит, где работает его давний сото- варищ.
- Конечно. А куда же?
- В какой ты там пребываешь роли?
- Секретарь армейской парткомиссии.
Кто-то подходит к Сталину, обращается к нему. Тот неторопливо и вместе
с тем живо отказывается:
- Минуту!
И продолжает разговор с Кауровым:
- Того, надо бы встретиться, потолковать без суеты.
- Буду рад.
Наклонившись, Сталин достает из широкого своего голенища блокнот или,
верней, военную полевую книжку. Эта простецкая солдатская манера ис-
пользовать раструб сапога вместо портфеля опять-таки нравится Каурову.
Полистав книжку, помедлив, Сталин говорит:
- Завтра день субботний... Так... В три часа завтра ты свободен?
- Освобожусь.
- Приходи в Александровский сад. Найди там местечко около памятника
одному нашему,-усмешка мелькает под черными усами Сталина,-нашему, как это
записано, кажется, в "Азбуке коммунизма", прародителю.
- Какому?
- Который не прижился на российской почве. Во всяком случае, памятник
не выдержал крепких морозов. Развалился на куски. Может быть, это пра-
родителю и поделом: имел слабость, слишком любил говорить речи.
Казалось, Сталин шутит. Но и в этой тяжеловатой его шутке опять словно
таится некий второй смысл.
- Робеспьер?-восклицает Кауров.
Коба кивком подтверждает угадку.
- Друг друга отыщем,-заключает он.
Сквозь переборку в почти опустевшие кулисы врывается громыхание апло-
дисментов, в зале увидели Ленина.
Коба подталкивает Каурова.
- Иди, иди.
А сам, нашарив в кармане карандаш, что-то помечает на раскрытой стра-
ничке, складывает книжку, сует за голенище. И остается за кулисами,