"Идрис Базоркин. Из тьмы веков " - читать интересную книгу автора

Гарака, остались в стороне.
- Эй! - торжествующе закричал он обессилевшему потоку, как живому. - Ты
нам ничего не сделал! - И его раскатистый смех повторили говорящие камни
Цей-Лома.
Шатаясь, поднялся и подошел к нему Гарак.
- Живы! Живы! - донеслись голоса снизу. И Гарак на людях обнял брата.
Во второй половине дня дождь стих и горы очистились. Люди трудились на
своих полях дотемна. Одни восстанавливали стены, подпиравшие террасы, другие
продолжали разбрасывать навоз, а пострадавшие возили землю из леса, что был
на противоположном склоне. Ко/ многим и ч соседних аулов пришла на выручку
родня.
Каждому можно было чем-то помочь. Но только не Турсу. Его террасы были
полностью сровнены со склоном и занесены глубоким слоем песка и камня. Здесь
просто нечего было делать.
Турс целый день трудился на участке брата. Он распорядился привезти
сюда остаток навоза. А Гарак был весел и работал как никогда. Он сегодня
вперные узнал, что значит потерять брата и снова найти его. Он понимал, что
земля у них общая, отцовская, и поделили они ее сами. Знал, что теперь надо
будет обеим семьям кормиться вот с этого оставшегося клочка И нее же Гарак
был рад. А Докки не могла подавить в себе чувства досады за то, что придется
бедствовать, так как урожая с земли им самим хватило только на три месяца и
хлеб приходилось выменивать на скотину. А что же будет теперь?.. Бедность
убьет их. Слезы застилали глаза. Беда - для всех беда. А для бедняка - она
вдвойне.
Но их ждала иная судьба.
Домой братья и Докки пришли поздно. Турс был усталый, но спокойный. Он
увидел заплаканные глаза жены и тихо сказал:
- Не будем раньше срока справлять поминки. Аллах всемогущ. Здесь он у
нас взял, - значит, где-то отдаст. Грех отчаиваться, грех роптать... Так
говорит Хасан-мулла. У меня есть еще руки. Покуда я жив, вы не останетесь
без ничего...
Доули виновато улыбнулась:
- Да разве я о том! Я счастлива, что ты остался. Не знаю, кому и
молиться за это!
- И я не знаю... - помолчав, неожиданно ответил Турс и, подумав,
добавил: - Только, ее ш уж так хорошо, что я остался, за это благодари
Гарака.
После ужина он смял со стены чондыр*, уселся на нары, долго настраивал
волосяные струны и наконец повел смычком.
Он играл старинную горскую мелодию, протяжную и грустную, как долгие
зимние сумерки, как жизнь человека, у которого сверху недоступное синее
небо, снизу серый камень, а кругом дикие силы природы.
Тихо вошел Гарак. Постояв, приблизился к очагу, опустился на низенькую
скамейку. Доули поднялась ему навстречу и снова села на пол, продолжая
перебирать шерсть. Немного погодя, незаметно вошла и остановилась у дверей
Докки. Турс, казалось, никого не видел. В очаге легким бездымным пламенем
теплился огонек. Над светильником по бревнам потолка тонкая струйка копоти
чертила ровные круги. Стены словно раздвинулись, исчезли, и вместо них сама
ночь, темная и тяжелая, встала вокруг людей. Пели струны. И Турс, думая
вслух, пел тихим, глубоким голосом: