"Эрве Базен. Масло в огонь" - читать интересную книгу автора

остальные. Приказ Раленга звучал обычно, как предложение, и повисал в
воздухе, если папа, заместитель Раленга, его не подтверждал. А папа, куда
более дотошный, чем Раленг, на сей раз промолчал. На нем была только
противопожарная синяя спецовка, голову же, вопреки правилам, прикрывал лишь
знаменитый черный войлочный шлем, которому он и был обязан своим прозвищем;
папа сидел верхом на коньке крыши, общей для гумна и хлева, там, где он
прорубил топором дыру в балке, чтобы выпустить огонь и помешать ему
распространиться по ветру. Пучок обгорелых волос торчал у него из
расстегнутой куртки; к низу живота удивительно некрасиво, точно мальчик-пис,
он прижимал общинный брандспойт, насаженный на хлипкий длинный шланг,
который, булькая, выплевывал слабыми струйками остатки грязной воды.
Внезапно она совсем иссякла, и брандспойт бессильно и смешно стал отрыгивать
воздухом.
- Говорят тебе - можешь спускаться. Кончено. Да и воды все равно уже
нет...
- И фильтр, видимо засорился, - добавил штатский с великолепной
окладистой бородой.
Взглянув на него, папа узнал доктора Клоба и передернул плечами. Тем не
менее он еще несколько секунд понаблюдал за развалинами, что-то проворчал,
коротким жестом потребовал лестницу и спустился вниз. Последние завихрения
дыма растаяли. Гумно теперь представляло собой классическое зрелище
разъеденных балок, искореженного металла, обгорелых мешков, полусварившегося
картофеля, киснувшего в угольной жиже. Рюо наконец умолк. Хозяева машин,
боясь за аккумуляторы, выключили фары. И возвратилась ночная мгла,
непроницаемая, как занавес, лишь проткнутый кое-где блеклыми звездами,
кое-где алыми огоньками сигарет да старым фонарем "летучая мышь", с которым
Бине обшаривал углы, чтобы иные спасатели под шумок не уволокли со двора
живность. Его дочь Огюстина успокаивала коров, которых в первые же минуты
пожара спешно вытолкали в огород. Я молча и неслышно проскользнула за стеной
людских спин и следом за пожарниками, соседями и зеваками прошла в большую
комнату, где фермерша, ворча, но не решаясь нарушать обычай, машинально
наполняла ряды рюмок.
- Вся картошка погибла! - то и дело жалобно всхлипывала она. - Как есть
вся! И люцерну ведь только-только скосили... Чем же нам теперь скотину-то
кормить, я вас спрашиваю? А инвентарь? Да еще корнерезную машину умудрились
забыть в пристройке!
Сгорбившись от усталости, опухшие со сна, но все время настороже - ведь
скажешь слово в утешение, а потом сетований не остановить - пожарники
покачивали головой, однако рот держали на замке. Зажав в кулаке рюмку
виноградной водки, они смаковали букет, подолгу принюхиваясь и с уважением
приговаривая: "Ого! Аж сорок восьмого года"! - и каски одним махом
запрокидывались назад, разбрасывая золотистые блики. Исполнив обычай и
пробормотав не менее традиционную фразу: "Доброй ночи, дамы и господа!" -
пожарники по большей части сразу же тихонько удалялись, не слишком, видимо,
прельщаясь перспективой провести бессонную ночь, если их назначат в группу
охраны, которая обязана наблюдать за углями и смотреть, чтобы где-нибудь
снова не загорелось. Соседи, также стараясь избежать возможной повинности,
отправились следом за ними. И вскоре в комнате остались лишь люди именитые -
капитан, помощник мэра, врач, словом, те, кому положение не позволяло
слишком быстро бить отбой, - да скопище старух, которые только и ждали