"Марксистская анатомия октября и современность" - читать интересную книгу автора

Российские марксисты в роли социал-якобинцев

Изменения в системе Советов, конечно, не были ни случайностью, ни исключительным следствием чьих-либо ошибок. То, что социалистическая диктатура пролетариата в России не осуществилась, а «демократическая» потерпела поражение, было определено самим характером Октябрьской революции, а характер революции, оказывается, бывает двойственным.

В 1910 году вождь большевиков В. И. Ленин так говорил о понятии «завершение буржуазно-демократической революции»:

Ставить вопрос о «широкой» и «узкой» революции лидера большевиков заставлял тогда явный буржуазно-демократический характер назревших в России преобразований. Сможет ли русская революция смахнуть все пережитки феодализма, выполнить программу «широкой» революции, стать завершающей «волной», или за этой «волной» последуют и другие? Ленин постоянно задавался вопросом: «Суждена ли нам революция типа 1789, или типа 1848 года, или 1871?» (ПСС, т. 9, с. 380, т. 47, с. 223, с. 226). Он неоднократно сравнивал революционные события в России то с французской революцией 1848 года, то с революцией 1870 года и Парижской Коммуной 1871, также как и с Великой французской революцией. Делал он это и в 1917 году. Общий лейтмотив у него всегда был один: «Наше дело… толкать буржуазную революцию как можно дальше…» (ПСС, т. 9, с. 381) «…мы обязаны, — писал Ленин, — исполнить свой долг руководителей демократического, „общедемократического“, движения до конца, до русского 1871 года, до полного поворота крестьянства на сторону „партии порядка“… Будем требовать всего в смысле „общедемократического натиска“: при успехе получим все, при неуспехе — часть» (ПСС, т. 47, с. 224–225).

В сентябре 1917 года В. И. Ленин указывал, что революция 1848 года «наиболее похожа на нашу теперешнюю» (ПСС, т. 34, с. 124). Тем самым он подчеркнул еще один аспект двойственности буржуазно-демократического революционного процесса, свойственного Франции и России. Вот как писал о нем Ф. Энгельс в 1891 и 1895 годах:

Речь, однако, шла при этом «об осуществлении самых доподлинных интересов огромного большинства», которые «скоро должны были в ходе своего практического осуществления, вследствие убедительной очевидности, стать для него достаточно ясными.» (Соб. соч., т. 22, с. 535) И здесь, кстати сказать, Энгельс как бы предостерегал будущие поколения революционных марксистов от одной серьезной ошибки, которую совершили они с Марксом в те годы:

После Октябрьского переворота, в апреле 1918 года, Ленин писал: «Если взять масштаб западноевропейских революций, мы стоим сейчас приблизительно на уровне достигнутого в 1793 году и в 1871 году. Мы имеем законное право гордиться, что поднялись на этот уровень и в одном отношении пошли, несомненно, несколько дальше, именно: декретировали и ввели по всей России высший тип государства, Советскую власть. Но удовлетвориться достигнутым ни в коем случае мы не можем, ибо мы только начали переход к социализму, но решающего в этом отношении еще не осуществили». (ПСС, т. 36, с. 175). Решающим же для марксиста является «переход от простейшей задачи дальнейшего экспроприирования капиталистов к гораздо более сложной и трудной задаче создания таких условий, при которых не могла бы ни существовать, ни возникать вновь буржуазия» (там же). «Ясно, что это — задача неизмеримо более высокая и что без разрешения ее социализма еще нет», — подчеркивал вождь большевиков.

Следует отметить, что, по мнению большевиков, Парижская Коммуна носила, в свою очередь, не только пролетарский, но и мелкобуржуазный, отчасти даже националистический характер (см. седьмая (апрельская) Всероссийская конференция РСДРП., Петроградская общегородская конференция РСДРП(б). Апрель 1917 года. Протоколы. — М., Госполитиздат, 1958, с. 15; В. И. Ленин. ПСС, т. 7, стр. 270; т. 8, с. 486, 487,490; т. 9, с. 329; т. 20, с. 218, 219; т. 26, с. 325).

Противоречиво оценивался и социалистический потенциал «первого в мире опыта диктатуры пролетариата». Так, в 1905 году будущий вождь октябрьской революции писал о Парижской Коммуне: «… в истории под этим именем известно такое рабочее правительство, которое не умело и не могло тогда различить элементов демократического и социалистического переворота, которое смешивало задачи борьбы за республику с задачами борьбы за социализм… и т. д. Одним словом… это было такое правительство, каким наше быть не должно». (ПСС, т. 11, с… 70); в 1913 году он отмечал: «Парижская Коммуна (1871) доканчивает это развитие буржуазных отношений; только геройству пролетариата обязана своим упрочением республика, т. е. та форма государственного устройства, в которой классовые отношения выступают в наиболее неприкрытой форме» (ПСС, т. 23, с.2). А в апреле 1917 г. он же разъяснял Каменеву, стоявшему на старобольшевистских позициях, что «Коммуна, к сожалению, слишком медлила с введением социализма» (ПСС, т. 31, с. 142).

Но в отношении программных целей В. И. Ленин был строг и последователен. В 1905 году он писал в своей заключительной части к статье А. В. Луначарского «Парижская Коммуна и задачи демократической диктатуры»:

В марте 1918 г. Ленин так развил эту мысль на VII Экстренном съезде РКП(б):

Несмотря на то, что советская власть объявлялась «высшим типом государства, прямым продолжением Парижской Коммуны» (см. В. И. Ленин, ПСС, т. 36, с. 110), большевики вынуждены были на практике отступать даже от принципов последней, например, согласиться на высокую оплату буржуазных специалистов и др. (см. там же, с. 179, с. 279).

Поэтому, что касается аналогий в революционном процессе Франции и России, более прав оказался Ф. Энгельс, писавший еще в 1885 году в письме Вере Засулич, что Россия «приближается к своему 1789 году». «В стране, где положение так напряжено, где в такой степени накопились революционные элементы, где экономическое положение огромной массы народа становится изо дня в день все более нестерпимым, где представлены все ступени социального развития, начиная от первобытной общины и кончая современной крупной промышленностью и финансовой верхушкой, и где все эти противоречия насильственно сдерживаются деспотизмом, не имеющим себе равного, деспотизмом, все более и более невыносимым для молодежи, воплощающей в себе разум и достоинство нации, — стоит в такой стране начаться 1789 году, как за ним не замедлит последовать 1793 год», — подчеркивал он (см. К. Маркс, Ф. Энгельс. Собрание соч., 2-е изд., т. 36, с. 260, 263).

И в самом деле, именно в событиях Великой Французской революции большевики чаще всего искали ответы на российские проблемы. Придя к власти, они заимствовали даже лексикон французских революционеров той поры, — к примеру, слова: «комиссар», «ревтрибунал», «враги народа», «продотряд»; пели ту же «Марсельезу»… все потому, что большевики понимали: Россия должна пройти чистилище радикальной буржуазно-демократической революции. Значит, им надо быть такими же решительными и смелыми, как в свое время якобинцы во Франции. И они, подобно якобинцам, самым радикальным образом расправились с абсолютизмом и феодальными пережитками.

Правда, русская революция пошла еще дальше — она полностью расправилась с дореволюционным буржуазным классом. Но это ведь вовсе не равнозначно уничтожению буржуазных отношений, проведению антитоварной социалистической революции в экономике…

Что же до социалистических чаяний большевиков, то в том же письме к Вере Засулич Энгельс предвидел и такую возможность: «Люди, хвалившиеся тем, что сделали революцию, всегда убеждались на другой день, что они не знали, что делали, — что сделанная революция совсем не похожа на ту, которую они хотели сделать. Это то, что Гегель называл иронией истории, той иронией, которой избежали немногие исторические деятели». (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соб. соч., т. 36, с. 263). Впрочем, сам В. И. Ленин так писал в 1906 году о борьбе за социалистический переворот в отдельно взятой отсталой России: «Эта борьба была бы почти безнадежна для одного российского пролетариата, и его поражение было бы так же неизбежно, как поражение … французского пролетариата в 1871 году, если бы на помощь российскому пролетариату не пришел европейский социалистический пролетариат» (ПСС, т. 12, с. 157). Речь шла, разумеется, о «социалистическом перевороте в Европе» — «Европейские рабочие покажут нам, „как это делается“, и тогда мы вместе с ними делаем социалистический переворот» (там же).