"Венроника Батхен. Ha реках вавилонских мы с тобой сидели..." - читать интересную книгу автора

всю жизнь.
Ей повезло чуть больше, чем другим - подлец, испугавшись вылететь из
института, таки-женился и даже прожил с ней года три, потом ушел к
белобрысой дуре-художнице. Родители плюнули и сначала смирились, а потом
надышаться не могли на ненаглядную внученьку. Она сначала сидела в декрете,
потом и совсем бросила учебу, устроилась в библиотеку. Денег всегда не
хватало, подлец не платил алименты, впрочем и взять с него было нечего.
Крутилась как могла, подруги по традиции делились детской одежкой, родители
помогали с врачами. Дочь росла трудно, болела, занимая все время. Казалось
не будет конца этим больницам, санаториям, штопкам, готовкам, бесчисленным
рядам карточек в библиотеке, смертной усталости пустых вечеров... Одну
промозглую осень - "мешок несчастий" - как говорила ее мама, он прожил на
кухне в ее "хрущобе", не оставляя ни на день - боялся самоубийства. Hо
человек - животное терпеливое. Обошлось.
С течением времени она оправилась, стала открытой и радостной, напоминая
временами бесшабашную девчонку студенческих времен. Вокруг постоянно
вертелись подруги, появились поклонники. Вечеринки в тесном кругу, походы
на выставки и в кино, танцы в клубе для тех, кому за... В ее доме,
беспечном и гостеприимном, длилась вечная оттепель.
Он навещал ее регулярно, ревнуя к каждому чужому лицу. Hесколько раз
снова звал замуж. Она отнекивалась: "родители не согласны", "дочь не
примет" - боясь потерять эту вечную дружбу или обжегшись на молоке. Он стал
ей дороже, чем должен быть муж, а просто переспать у них как-то не
получалось. И связь тянулась через года.
Однажды, после очередного отказа, он попробовал плюнуть и женился, сломя
голову, на какой-то случайненькой лаборантке. Исчез почти на год, потом не
выдержал. Стал ходить теперь уже тайком от жены, ища даже не любви -
простого разговора на кухне, как водится у наших интеллигентов. За чашкой
чая (она изумительно умела заваривать чай), за скудным бутербродиком с
дрянной колбасой, в маленькой кухоньке с кожаными сиденьицами и неизменною
связкой лука у окна он чувствовал себя почти счастливым. Самиздат из рук в
руки, "запретные" кассеты, разговоры за жизнь - что еще нужно людям. А
время шло...
Сначала один за другим, с разрывом буквально в месяц умерли ее родители.
Он, тряхнув обрывками старых связей, помог похоронить их на еврейском
кладбище в семейной могиле. Потом, в самом начале перестройки, выскочила
замуж дочь - и даже удачно, в отличие от героини рассказа. Дальше буквально
за год развалилась компания. Кто-то разбогател, кто-то спился в одночасье,
кто-то уехал. Он навещал иногда ее, но реже, чем раньше - у каждого хватало
своих забот - выжить бы. Его "ушли" с работы, он переквалифицировался в
таксисты, благо машина осталась с лучших времен. Она, измаявшись
непривычным одиночеством, окончила курсы массажа и, как ни странно, нашла
себя в работе. Больные говорили, что у нее золотые руки. И еще -
неожиданно, на пятом десятке лет жизни, ощутила себя еврейкой.
Вдруг из детской памяти прорезался "мамелошн" - идиш ее местечковых
предков. Заслушанная чуть не до дыр бобина с сестрами Берри стала почти
понятной. Плетенка с маком называлась оказывается "хала", невезучий
изобретатель из соседней квартиры - "шлимазл", старинный, еще от прадедов,
подсвечник - "менора". Как-то в пятницу вечером, подражая смутно
помнившейся ей бабушке, она даже зажгла две свечи в потемневших от времени,