"Луи Басс. Роскошь изгнания " - читать интересную книгу автора

Байрона; мне стало ясно, что тут я перестарался. Для него это прекрасное
лицо, обрамленное пышными кудрями, свидетельствовало о собственной моей
ограниченности. Вернон знал, как, впрочем, и я, что милорд на ночь
накручивал свои волосы на папильотки, что, позируя художнику, напускал на
себя надменный вид исключительно для того, чтобы произвести впечатление на
грядущие поколения. Вернон видел в нем не столько поэта, сколько позера. Но
для меня Байрон был настоящим художником, человеком, который не побоялся
высунуться и взять жизнь за кадык.
Теперь, спустя пару месяцев как я стал хозяином книжной лавки, она
преобразилась. Лишь две вещи остались нетронутыми. Одна - это вывеска
"Дьюсон. Редкие книги" над входом, хотя я настаивал на том, чтобы позолотить
надпись. И вторая - сам Вернон, еще более шелушащийся и тихий среди новой
обстановки, ночной мотылек, ошеломленный рассветом.
Глядя в спину Вернону, который продолжал маячить у окна, я вдруг вновь
пришел в ярость. Неблагодарному старому подлецу повезло, что он вообще имеет
работу. Приобрети я этот магазин, когда мне было двадцать, я б не
задумываясь выставил его и нанял кого другого, который знает, как надо
продавать. К счастью для него, я уже насытился и в не меньшей степени, чем
прибыли, жаждал отвлечься. Я был также достаточно умен, чтобы не терять
своей выгоды, отваживая его старых клиентов. Вернон сохранил свою работу.
Возможно, с моей стороны было нахальством ожидать благодарности.
В этот момент он испуганно схватился за сердце, что иногда случалось с
ним и начинало меня немного беспокоить.
На сей раз его слегка прихватило из-за того, что по улице с ревом
пронесся курьер на мотоцикле: раскат грома налетел на нас, материализовался
в сотрясшую стекла вспышку хрома и унесся прочь. Когда воцарилась тишина, я
услышал, как Вернон снова вздохнул у окна.
- Одиссей или Агамемнон, - пробормотал старик, - приняли бы этого юного
варвара за бога. Бога... - Вернон, сверкнув очками, покачал головой, сам
удивленный своей реакцией, и его голос упал до шепота: - Какого-нибудь бога
молнии и урагана.
Он сложил руки на небольшом животике, и от него по магазину прокатилась
волна печали. Может, Вернон и был чудаковатым книжным червем, но он даже не
догадывался, как много между нами общего. Мне было пятьдесят два, и я сам
начинал, так же как он, чувствовать усталость от нашего суматошного времени.
В задней комнате я увидел Кэролайн, сидевшую за столом с книгой в
руках. Я нисколько не удивился этому. Кэролайн, угловатая девица, только что
окончившая филологический факультет, поглощала книги с жадностью, опасной
для здоровья, держа их у самого лица, словно щит, будто литература могла
защитить в буквальном и прочих смыслах. Я взял ее в помощницы Вернону,
который понемногу дряхлел, и он принял ее исключительно хорошо.
Под незрячим взглядом Байрона я приблизился к столу. Кэролайн
приспустила книгу, и я увидел толстые линзы очков и жиденькие косицы.
- Доброе утро, мистер Вулдридж!
Тут вспышка боли пронзила меня, и я невольно потер живот, больше, чем
всегда, убежденный, что это может быть только язва. Словно под диафрагмой
неожиданно включили горелку. Когда огонь в животе погас, я заметил коробку -
плоскую картонную коробку, набитую книгами, которая стояла под столом у ее
ног.
- Что это?