"Иван Басаргин. Черный Дьявол " - читать интересную книгу автора

- Зря поехали. Могла бы в город уйти, там парни за толстыми не
гоняются.

Груня поднялась с котомки, неуверенно шагнула по шаткой палубе, под
дырявым зипуном и сарафаном проглядывалась стройность тела. Даже лапти не
могли скрыть ее маленькую, словно точеную, ногу. На длинной шее тревожно
билась синяя жилка. Остановилась Груня у лееров, сквозь изморось и туман она
видела, как мать, собираясь в дорогу, надсадно кашляла, засовывала в мешки
нехитрую посуду, в деревянные сундуки - постель и одежду. Кричала: "Фекла,
возьми вон крынку, потом когда-нибудь помянешь за упокой души!" Бабы
говорили Терентию: "Не трекался бы ты с места, старик. Не сдюжит твоя старая
такой дороги. Шутка ли - ехать в конец света". - "Сдюжит. Хватит нам ходить
всю жизнь в батраках. Своей земли хочется. Хоть разок ее просеять сквозь
пальцы". - "Умрет Пелагея. Грудная у нее болесть. Кровями харкает". - "На
чугунке, не пешком. Казенный кошт обещали. Груньку надо замуж собирать.
Поедем".

Чугунка... Вонючие и холодные вагоны, битком набитые людьми. Умирали
дети, старики и даже мужики. Слабела и Пелагея. Но все же смогла проехать
через Сибирь вольную, неуемную, через Приамурье, до моря добраться. И здесь,
на море, когда пароход сильно тряхнуло на волне, Пелагея качнулась, ничком
упала на палубу - и душа[334] вон. Покойник в море! Мужики бросились к
капитану, начали просить причалить к берегу, чтобы похоронить покойницу
по-христиански.

- Судно не шлюпка, - усмехнулся капитан. - Кто почил в море, быть тому
моряком. Эх вы, странники неуемные, бедолаги!

- Нельзя в воду. Вода - это богородицыны глаза. Грех!

- Даже славно, что глаза этой старой шлюхи посмотрят еще раз, как вы
мыкаетесь. Хоронить! - приказал капитан.

Матросы завернули Пелагею в парусину, уложили на доску, привязали к
ногам перегоревший колосник из топки, плюгавый попик прочел заупокойную
молитву, махнул рукой, и тело по доске скользнуло в волны. И над морем, это
видела Груня, тут же закружила белая-белая чайка...

Одно видение за другим проходило перед глазами Груни. Мучили озноб и
тошнота. Вернулась к отцу, села на котомку, прижалась спиной к теплой трубе;
отец грубовато, по-мужицки, привлек ее к себе, сказал:

- Не печалься, ей уже все едино. Все будем там, - махнул он рукой в
небо. - Будем думать, как живые, о живом. Земли дадут, коней купим, одену
тебя в шелка... Одни остались, теперь нам держаться друг за друга. А может,
когда и люди помогут.

Из трюма вылез долговязый и по-мальчишески узкоплечий Федька Козин,
знакомый по вагону парень. Он еле добрался до борта: