"Александр Барышников "Клад Соловья-Разбойника" (Историко-приключенческий сериал)" - читать интересную книгу автора

негромко, но уверенно сказал:
- Блоха, Дмитр Мирошкинич, ловко скачет, да все ж таки под ноготь
попадает. Так и Светобору деваться некуда. Прознал я, что недруг твой
Твердислав велит Светобору принять веру христианскую. А Светобор, в
сельщине выросший, крепко держится за старых богов.
Мыслю, что распря меж ними немалая, и распря та нам на руку:
Захмелевший Дмитр одобрительно кивнул и вяло повел длинной рукой.
Петрило осторожно присел на край широкой лавки.
- Распря - это хорошо, - оживленно сказал боярин. - Ты наливай меду,
Петрило, выпьем, поговорим.
- Благодарю, хозяин: Будь здрав, Дмитр Мирошкинич!
- Распря - это хорошо, - повторил боярин. - Да только все равно худо
мне, Петрило. Эх, кабы воля моя! Обуздал бы я Великий Новгород, как коня
ретивого. И вскочил бы я в седло, и погнал того коня, куда душа моя
желает. А вздумай он взбрыкнуть - я бы плеткой, плеткой его!
Слушайся хозяина, не перечь Дмитру Мирошкиничу!
Петрило, многажды слыхавший эти разговоры, сидел молча, попивал мед,
неспешно жевал сочную курью ляжку. Солнце садилось, в горнице сгущались
синие весенние сумерки.
- Да только другой на коне, - пьяно бормотал боярин. - А кто он такой?
Кто такой Михайло Степанович? Али он богаче нас? Али, может, разумнее? Да
будь он разумнее нас, так разве ж стал бы он держаться за смоленских да
киевских Ростиславичей? Будь он поумнее, живо бы смекнул, что нет больше
Киева, матери городов русских, нет больше полуденной Руси. Растоптали ее
кони половецкие, растащили князья неразумные. Нет, Петрило! Хочешь быть
сильным - держись за сильного.
- Отец твой, Мирослав Нездинич, разве не держится за великого князя
владимирского? - спросил Петрило, едва сдерживая зевоту.
- Отец? - взвился Дмитр. - Был он биричем, биричем и остался. Его в
посадники возведи - он все Мирошкой будет. Нет, Петрило! Только мне по
плечу вольного новгородского коня обуздать твердой рукой! - Боярин сжал
крючковатые пальцы, придирчиво оглядел кулак с побелевшими косточками и
удовлетворенно клюнул воздух.
- Прознал я, боярин, - лениво протянул Петрило, - что Твердислав
Михайлович о том же мечтанье имеет.
- Твердислав - умный, - неожиданно трезвым голосом сказал Дмитр, словно
соглашаясь с неким тайным собеседником, с которым давно, похоже, вел спор
о Твердиславе. - А потому он умный, что насаждает веру грецкую. Это
хорошо. Без такой веры не удержать власть над черным людом. Христианский
бог - суровый бог. Его куском мяса да пеньем-топаньем не купишь. Страх -
вот главная жертва богу этому.
- Помимо страха есть еще любовь, - вмешался Петрило и невольно коснулся
висевшей на груди оловянной кругляшки с ликом архангела Михаила.
- Верно! - согласился и даже как-то обрадовался Дмитр. - Страх и любовь
- две руки бога христианского. Я так понимаю: люби себя, держи в страхе
других. Вот в чем сила грецкой веры. А Твердислав умен, да слаб - не под
ту руку встает, сор людской привечает, черным людям норовит, хочет любовью
власти добиться. Да разве ж можно людей жалеть? Черного человека держи в
черном теле! Нет, Петрило! Только мне седло власти новгородской впору,
только мне на том коне скакать, только мне его понукать. Эх, кабы воля моя!