"Большой террор. Книга I." - читать интересную книгу автора (Конквест Роберт)

СТАЛИНСКАЯ РАСПРАВА С «ЛЕВЫМИ»

Самые решительные схватки происходили в Политбюро. В последующие годы Троцкому, Зиновьеву, Каменеву, Бухарину, Рыкову и Томскому было суждено принять смерть от рук единственного оставшегося в живых члена Политбюро — Сталина. Но в то время, о котором идет речь, подобная развязка казалась невероятной.

Первым и потому наиболее опасным соперником Сталина был Троцкий. Именно на нем Сталин несколько лет концентрировал всю силу, всю невероятную мощь своей политической злобности. Если говорить о личных истоках большого террора, то их надо искать в раннем периоде советской власти, когда вся ненависть Сталина к соперникам была сосредоточена на Троцком — на человеке, который выглядел, по крайней мере для поверхностного наблюдателя, наиболее вероятным наследником Ленина, но который именно поэтому вызывал единодушную вражду всех членов высшего руководства.

С того времени, как Троцкий вернулся из эмиграции и стал представителем Петербургского совета во время революции 1905 года, его революционный послужной список был совершенно исключительным. Он пользовался европейской известностью. Однако внутри партии он не был так силен, как могло показаться по его репутации. До самого 1917 года он стоял в стороне от тесно организованной ленинской большевистской группы и вместе с несколькими сторонниками действовал как независимый революционер, хотя во многом сходился и с меньшевиками. Его группа слилась с большевиками в июне 1917 года, и он сыграл решающую роль в захвате власти в ноябре того же года. Но большинство старых большевиков считало его чужаком. В то же время ему не хватало опыта в интригах, опыта, которого было предостаточно у старых большевиков, прошедших долгую и темную внутрипартийную борьбу. Троцкий же если и участвовал в этой борьбе, то всегда старался лишь примирить враждующие стороны.

Кроме того, старые большевики считали Троцкого надменным, самонадеянным. Уважение, которого он заслуживал своим умом и талантом, выказывалось ему неохотно. Хотя у Троцкого было много горячих поклонников, он был способен отталкивать так же сильно, как и притягивать.

Троцкий пользовался частичной поддержкой Ленина и был несомненно вторым человеком в партии и государстве. Но в дальнейшем Ленин возражал против его политической линии. Со смертью Ленина Троцкий стал уязвим. Тем не менее, его положение, несмотря на некоторые изъяны, все еще оставалось прочным. Он имел серьезную поддержку не только со стороны многих влиятельных большевиков, но также со стороны студентов и молодых коммунистов.

В начале 20-х годов «левые», связанные с Троцким, выступали против Ленина по важным вопросам. Одним из таких вопросов была новая экономическая политика (НЭП). Объявив НЭП, Ленин спас страну от полной катастрофы и в то же время удержал власть партии — однако он сумел сделать это лишь за счет больших уступок «капитализму»: богатые крестьяне-собственники и оборотистые «нэпманы» действовали свободно и процветали. Для партийных блюстителей революционной «чистоты» все это было отвратительным святотатством.

В то время как Ленин предвидел очень долгий путь к тому, чтобы убедить независимое крестьянство принять какую-то форму коллективизации, левые желали немедленного, срочного подавления крестьянства. Они часто не были особенно преданы Троцкому лично, однако держались взглядов — догматических или принципиальных, зависит, от точки зрения, — которые Троцкий олицетворял в начале 20-х годов, подобно Бухарину в 1918. Когда в 1928 году Сталин сам повернул «влево», большинство бывших троцкистов перестало поддерживать Троцкого.

В группу левых входил Пятаков — один из шести человек, названных по именам в «Завещании» Ленина. Ленин считал его, наряду с Бухариным, способнейшим из молодых. Рослый, благообразный человек с длинной, прямой бородой и высоким овальным лбом, Пятаков начал свою политическую карьеру как анархист, к большевикам он примкнул около 1910 года. Во время гражданской войны белые расстреляли его брата на Украине, а сам он лишь случайно избег той же участи. Пятакова любили не только за его способности, но и за скромность, за отсутствие честолюбия.

Другим ведущим «троцкистом» был Крестинский — член первого состава Политбюро, секретарь Центрального Комитета партии с момента революции до того времени, когда левые были отставлены Лениным от административной власти. В группу входили также: Раковский — привлекательный ветеран болгарского революционного движения, который фактически основал все революционные группы на Балканах; Преображенский — крупный теоретик создания промышленности за счет выжимания фондов из крестьянства, считавшийся в 1923-24 годах подлинным руководителем левых;[26] умный и уродливый Радек, пришедший к большевикам из польской социал-демократической партии, возглавлявшейся Розой Люксембург, когда-то работавший также с германскими левыми социалистами. В революционном Берлине 1919 года Радек действовал с большой смелостью и ловкостью, был арестован, сидел в тюрьме. Однако в основном он был мастером подпольной интриги и политической игры, способным журналистом, острым сатириком. В партии его считали скорее неустойчивым, ненадежным, циничным болтуном, чем серьезным политиком; в последние годы своей жизни он полностью морально разложился.

Тем не менее в самом Политбюро Троцкий находился в изоляции. Важнейшим источником его силы был контроль над военным комиссариатом. Позже один старый троцкист высказал точку зрения, что Троцкий мог победить в 1923 году, если бы удержал свое положение в армии и лично обратился бы к партийным работникам в больших городах. Но, по мнению того же автора, Троцкий не сделал этого потому, что его победа наверняка означала бы раскол в Центральном Комитете, а он хотел избежать этого — хотел добиться победы путем переговоров.[27]

Но Политбюро было не той ареной, на которой Троцкому следовало действовать. Как политик Троцкий оказался очень слаб.

Через много лет после убийства Троцкого, в 1958 году, английский автор Карр так сформулировал сильные и слабые стороны Троцкого:

«Выдающийся интеллектуал, крупный администратор, блестящий оратор — он не обладал одним качеством, необходимым, по крайней мере в условиях русской революции, большому политическому вождю. Троцкий умел зажечь массы, умел вызвать шумное одобрение людей и увлечь их за собой. Но среди равных себе у него не было таланта вождя. Он не умел создавать себе авторитет среди коллег — не обладал искусством терпеливого убеждения, не умел внимательно и с симпатией выслушивать мнения людей меньшего интеллектуального калибра. Он не мог выносить глупцов и его постоянно обвиняли в нетерпимом отношении к соперникам».[28]

На партийных работников Троцкий производил впечатление своими широкими жестами и великолепными речами. Один из очевидцев его выступления отмечал:

«Как только Троцкий окончил речь, он ушел из зала. Никаких личных контактов в фойе, в коридорах. Полагаю, что эта уединенность частично объясняет неумение и нежелание Троцкого создавать окружение из лично преданных ему рядовых членов партии. Против интриг со стороны других партийных вождей — а этим интригам суждено было скоро умножиться — Троцкий боролся только тем оружием, которым умел пользоваться: пером и ораторским искусством. Но даже за это оружие он взялся, когда уже было слишком поздно».[29]

Кроме всего этого, роковую роль сыграла склонность Троцкого к позе, его убежденность в собственной победе благодаря личному превосходству над другими; он был уверен, что победит без того, чтобы опускаться до повседневных политических интриг. Югославский политический деятель Милован Джилас описал личность Троцкого в следующих точных словах: «Троцкий был превосходным оратором, блестящим, искусным в полемике писателем; он был образован, у него был острый ум; ему не хватало только одного: чувства действительности».[30]

Сталин предпочитал не вести прямых и острых нападок на Троцкого — он предоставлял это своим соратникам. Более того, Сталин упорно держался умеренной линии. Когда Зиновьев и Каменев требовали исключить Троцкого из партии, Сталин не согласился с ними и Политбюро вынесло постановление «против обострения внутрипартийной борьбы», гласившее: «Будучи несогласным с товарищем Троцким в тех или других отдельных пунктах, политбюро в то же время отметает, как злостный вымысел, предположение о том, будто в ЦК партии или в его политбюро есть хотя бы один товарищ, представляющий себе работу политбюро, ЦК и органов государственной власти без активнейшего участия товарища Троцкого».[31]

Однако действия Сталина были гораздо более эффективны, чем слова его соратников. Возглавляемый Сталиным Секретариат организовал изоляцию главных сторонников Троцкого. Раковского послали работать в советское посольство в Лондоне, Крестинского отправили в Германию с дипломатической миссией, под разными предлогами отправили подальше и других троцкистов. В результате подобных мер Троцкий оказался в одиночестве, и против него легко было маневрировать без шума и неприятностей. Взгляды Троцкого, в то время уже расходившиеся с ленинскими, были официально осуждены, и к 1925 году стало возможным снять Троцкого с поста наркома по военным делам.

Теперь Сталин двинулся против своих бывших соратников Зиновьева и Каменева. Им обоим предстояло — лишь в чуть меньшей степени, чем самому Троцкому — стать главными «вражескими» фигурами в большом терроре.

Трудно найти автора, который писал бы о Зиновьеве иначе, как с неприязнью. На коммунистов и некоммунистов, оппозиционеров и сталинцев Зиновьев производил одинаковое впечатление пустого, малоспособного, наглого и трусливого ничтожества. Кроме самого Сталина, Зиновьев был единственным большевистским вождем, которого никак нельзя было назвать интеллигентом. Но в то же время он не обладал и никаким политическим чутьем. У него не было понимания экономических вопросов. Зиновьев был очень эффектным оратором, но в его речах было мало содержания и они лишь способны были временно возбуждать массы.

И вот такой человек некоторое время был руководящей фигурой в советском государстве перед смертью Ленина и после нее.

Он занял такое положение благодаря тому, что в период с 1909 по 1917 год был очень старательным личным секретарем и приспешником Ленина (часто слабо разбиравшегося в людях), фактически ближайшим учеником и сотрудником Ленина. Перед самой Октябрьской революцией и сразу после нее Зиновьев часто выступал против того, что считал рискованным в ленинской политике, в некоторых случаях подавал в отставку со своих постов. Но он всегда возвращался с повинной. И начиная с 1918 года опять безоговорочно следовал за Лениным.

Говорят, будто Ленин однажды сказал, что Зиновьев подражает даже его ошибкам.[32] Тем не менее, Ленин простил Зиновьеву его слабость в 1917 году и вполне полагался на него, доверяя самые ответственные посты. И в то же время Ленин говорил, что Зиновьев становился смелым, когда опасность проходила. Свердлов называл Зиновьева «олицетворенной паникой».[33] Надо, однако, отметить, что Зиновьев работал в подполье еще до того, как в 1908 году присоединился к Ленину за границей, а его поведение в оппозиции к Сталину, включая долгие периоды тюремного заключения, хоть и не было ни твердым, ни разумным, не было также и целиком трусливым.

При всех своих недостатках Зиновьев серьезно пытался достичь высшей власти, чего нельзя сказать ни о Троцком, ни о Бухарине без серьезных оговорок. Зиновьев создал в Ленинграде свою подлинную вотчину и вместе с Каменевым использовал все возможности, чтобы справиться со Сталиным. Однако можно лишь удивляться, что Каменев, человек с гораздо лучшей репутацией, все же работал в согласии с Зиновьевым много лет, фактически до самого момента их казни.

Каменев, подобно Сталину, мальчиком жил в Тбилиси и после окончания Тифлисской гимназии поехал изучать право в Москву. В начале нынешнего века он снова в Тифлисе, уже как представитель партии. В те годы Сталина мало кто знал. Еще студентом Каменев успел побывать в Бутырской тюрьме. После периода подпольной работы он уехал за границу и оставался там с 1908 по 1914 год в качестве ближайшего сотрудника Ленина после Зиновьева. Каменев не был таким безоговорочным последователем Ленина, как Зиновьев, он пытался достичь компромисса с меньшевиками, а позднее, в России, отмежевался от ленинской позиции пораженчества в первой мировой войне.

После Февральской революции 1917 года Каменев вместе со Сталиным вернулся из сибирской ссылки, и они выпустили совместную программу поддержки Временного правительства. Когда возвратившийся в Россию Ленин стал настаивать на более революционном подходе к Временному правительству, Каменев в одиночку продолжал сопротивляться. В октябре 1917 года он присоединился к Зиновьеву, возражавшему против захвата власти, чем навлек на себя сильнейший, хотя и недолгий гнев Ленина. С 1918 года Каменев полностью придерживался линии партии. Он не был честолюбив или тщеславен: он всегда был склонен к умеренности. Так или иначе, Каменев не обладал ни достаточной силой воли, ни достаточно сильными убеждениями, чтобы вести собственную линию на новом этапе.

Среди соратников Зиновьева и Каменева не было по-настоящему выдающихся личностей. Однако среди их последователей мы видим таких людей, как Лашевич (замнаркома по военным делам, умерший до начала террора), Г. Е. Евдокимов (секретарь Центрального Комитета партии) и много других влиятельных фигур. Более того, Зиновьев все еще был хозяином ленинградской организации, и эта организация единодушно голосовала против сталинского большинства. Таким образом создалась интересная картина: партийные организации, «представлявшие» рабочих Ленинграда и Москвы, единогласно принимали резолюции, осуждающие одна другую. Троцкий ехидно спрашивал: «В чем заключается социальное объяснение этого?».[34]

И опять Сталин сумел выступить в роли умеренного. Он представил Зиновьева и Каменева как людей, желающих расправиться с большинством. Сталин произнес тогда слова, которые потом пришлось сильно изменить в более поздних изданиях его сочинений: «Крови Бухарина требуете? Не дадим вам его крови, так и знайте». И дальше, критикуя платформу Зиновьева и Каменева: «Каков смысл этой платформы? Что это значит? Это значит, руководить партией без Рыкова, без Калинина, без Томского, без Молотова, без Бухарина… без указанных мной товарищей руководить партией невозможно».[35]

Потерпев поражение, Зиновьев и Каменев, до того времени резко настроенные против Троцкого, теперь обратились к нему за поддержкой и сформировали «объединенную оппозицию». Вступив в блок с Троцким, Зиновьев и Каменев вынуждены были принять его левые взгляды на экономическую политику, а это немедленно объединило против них всех последователей ленинской линии, в особенности Бухарина и его сторонников. Как отмечает историк Борис Сува-рин, к 1926 году Троцкий «уже более или менее передал в руки Сталина всю власть из-за своей неспособности к предвидению, из-за своей выжидательной тактики, внезапно прерываемой непоследовательными вспышками, из-за своих ошибочных расчетов».[36] Но решающей ошибкой Троцкого было, по мнению того же Суварина, формирование блока с Зиновьевым и Каменевым, — людьми, лишенными воли и авторитета, неспособными предложить ничего конкретного в противовес своей дурной репутации. Троцкий не понимал, чем к тому времени была партия, он не понимал самого существа стоявших перед ним проблем.

В апреле 1926 года из Секретариата ЦК был выведен Евдокимов — единственный оставшийся там сторонник Зиновьева. В июле из Политбюро был исключен сам Зиновьев — его заменил сталинец Рудзутак, — а в октябре один за другим изгнаны Троцкий и Каменев. В том же октябре оппозиция сдалась. Зиновьев, Каменев, Троцкий, Пятаков, Сокольников и Евдокимов «признали свои ошибки».[37] Так началась серия саморазоблачений оппозиционеров, продолжавшаяся долгое время.

В 1927 году троцкистско-зиновьевский блок сделал еще одно, последнее усилие. Побежденные и изолированные в руководящих партийных органах, троцкисты-зиновьевцы решили апеллировать к «партийным массам» и рабочим (эта мера свидетельствовала об их отрыве от реальности — массы были уже полностью инертны и отчуждены). Была организована нелегальная троцкистская типография и подготовлены демонстрации в Москве и Ленинграде.

Позже Мрачковский, Преображенский и Серебряков признали свою ответственность за организацию подпольной типографии. Они все были немедленно исключены из партии, а Мрачковский был арестован. Сталин придал всему этому делу особенно зловещий характер с помощью провокатора ГПУ, который давал показания как один из участников подпольной типографии и якобы «бывший врангелевский офицер»— что было чистой фальшивкой.

Демонстрации оппозиционеров 7 ноября 1927 года потерпели фиаско. Единственным результатом этих демонстраций было то, что 14 ноября Троцкого и Зиновьева исключили из партии, а Каменева, Раковского, Смилгу и Евдокимова — из Центрального Комитета. Их последователей повсюду выбрасывали из партийных организаций. Зиновьев и его последователи вновь отреклись от своих ошибок. Сторонники же Троцкого в тот момент держались твердо.

Нетрудно установить фактическое количество троцкистов и зиновьевцев к тому моменту. С отречениями и саморазоблачениями выступили 2500 оппозиционеров (после съезда 1927 года), а 1500 человек были исключены из партии. Ведущие троцкисты были отправлены в ссылку. В январе 1928 года в город Алма-Ата был выслан сам Троцкий. Раковский, Пятаков, Преображенский и другие «левые» отправились в изгнание в Сибирь и другие районы азиатской части страны.

16 декабря 1928 года Троцкий ответил отказом на предложение полностью прекратить политическую деятельность. И тогда Политбюро приняло решение о его высылке из СССР. Против этого решения выступали Бухарин, Томский, Рыков и, по-видимому, умеренный сталинец Куйбышев.

22 января 1929 года Троцкий был арестован и выслан в Турцию.