"Наталья Баранская. Тихая ночь в Роосне " - читать интересную книгу автора

справа. На фотографии слева, значит, на самом деле справа. Последняя деталь
окончательно убеждала: объявлялось о нем. Так что же это, что???
Хотелось вернуться, всмотреться, но швейцар уже стоял, придерживая
открытую дверь, будто говорил: "Проходите, гражданин". Мелькнула мысль:
взять чемодан, бежать, не бежать, конечно, а спокойно сказать: "Я передумал,
еду дальше", назвать место. Ах ты, черт, - все названия выскочили из головы.
Да и не тупик ли эта Роосна-Аллику? Конечно - тупик. Сказать "еду обратно"?
Нет, подозрительно - почему вдруг?
А швейцар уже поставил чемодан у деревянной стойки, за которой
виднелась голова администратора с жидкими рыжеватыми волосами.
- Ваш паспорт, прошу, - сказал тот и протянул руку.
Георгий Николаевич стал дергать молнию на внутреннем кармане пиджака,
руки у него дрожали, молния не расстегивалась. Нелепые мысли проносились как
обрывки туч на ветру: "Сейчас все откроется... меня схватят... они обязаны
задержать... выяснение - месяц, а то и больше". И уж совсем невероятное: "А
вдруг это правда?!"
Отдавая паспорт, Остудников ухватился за деревянный барьер: голова
закружилась, его шатнуло. Он зажмурился, будто ожидая удара, но тут же
открыл глаза. Администратор сказал:
- Возьмите обратно, это мне не надо.
И бросил на барьер маленький серебряный крестик на цепочке.
Георгий Николаевич смотрел, не понимая, что это, откуда, чье. Сказал
нелепо: "Зачем он мне?", но сунул крестик в карман.
Администратор молча подал квитанцию, ключ от номера, оглядел
Остудникова сердито, даже брезгливо, и, сдавая с десятки, сильно стукнул
серебром по барьеру.
- А паспорт? - хрипло спросил Георгий Николаевич, голос его сел от
волнения. - Верните мне паспорт...
- Паспорт останется у нас.
Администратор взглянул еще раз цепко, будто примериваясь, легко ли
будет справиться с этим человеком.
Преодолевая состояние зыбкости в голове, в ногах, стараясь шагать
твердо, Остудников поднялся на второй этаж, нашел свой номер и тут же в нем
заперся. Его знобило.
Необходимо было спокойно обдумать положение. Прежде всего унять
сердцебиенье, дурацкую дрожь в ногах. Остудников раскрыл окно, снял ботинки,
упал на кровать - отдышаться. Он пытался рассуждать: чего он испугался?
Недоразумение, глупейшая путаница, идиотская ошибка - просто какой-то
водевиль. Раз он это понимает, чего бояться? Не преступник же он, в самом
деле...
Но разумные мысли не унимали смятенья. Он чувствовал: мышеловка
захлопнулась, он пойман.
Накатила новая волна страха: а вдруг он забыл? Что-то случилось с ним,
а он забыл, не может вспомнить. Известны ведь такие случаи. Вот хоть бы этот
крестик - как он попал к нему в карман, в его паспорт? Что-то забрезжило в
его сознании, но, не определившись, погасло.
Так что же - бежал он оттого, что его разыскивают, или, может, его
разыскивают потому, что он бежал?
Страшная мысль о беспамятстве когтем зацепила сердце. Георгий
Николаевич стал дышать глубоко, чтобы унять боль. Через окно в комнату шел