"Джулиан Барнс. По ту сторону Ла-Манша" - читать интересную книгу автора

Людмиле", которая в любом случае достаточно оглушительна, чтобы преодолеть
любые помехи в эфире.
- "Куинз-Холл"... Гала-концерт... Дирижер Британской радиовещательной
корпорации...
Они слушали обычную литанию, как всегда - он с высоты кровати, она в
низком плетеном кресле возле граммофона, на случай, если понадобится
настройка.
- Изменения в программе, объявленной ранее... Глинка... новое
произведение английского композитора Леонарда Верити... в честь его
семидесятилетия позднее в этом году... "Четыре английских..."
Она завыла. Он никогда еще не слышал, чтобы она так кричала. Она
тяжелой перевалкой сбежала с лестницы и, не взглянув на Мари-Терезу,
выбежала вон в сырой сумрак. Внизу перед ней деревня гремела огнями и
вспыхивала шумом; гигантские моторы вращались и гремели. Kermesse загрохотал
у нее в голове тягачами и прожекторами, ярмарочная разряженность карусельной
шарманки, жестяная трескотня тира, беззаботный вопль корнета и горна, смех,
притворный смех, вспыхивающие и гаснущие лампочки и глупые песни. Она
сбежала вниз по дороге к первому из этих оргиастических мест. Старый
boulanger вопросительно обернулся, когда обезумевшая, промокшая, полуодетая
женщина ворвалась в лавку его сына, бросила на него сумасшедший взгляд,
взвыла и выбежала вон. Она, десятилетиями такая практичная, такая быстрая и
внятная в общении с деревней, даже не могла заставить понять себя. Ей
хотелось огнем богов погрузить всю округу в безмолвие. Она вбежала в мясную
лавку, где мадам крутила свою могучую турбину: бормочущий шкив,
агонизирующий взвизг, кровь повсюду. Она прибежала на ближайшую ферму и
увидела, как силос для сотен тысяч голов скота перемешивается и качается
сотней электронасосов. Она подбежала к дому американок, но ее стук
заглушался клокотанием воды, спускаемой в десятке электрических
ватерклозетов. Деревня сговорилась, как всегда весь мир сговаривался против
артиста, выжидая, пока он не ослабеет, а затем пытаясь погубить его. Мир
проделывал это небрежно, не зная зачем, не видя зачем, просто повернув
выключатель с беззаботным щелчком. И мир даже не замечал, не слышал, как
теперь они, казалось, не слышали ее слов - эти лица, смыкавшиеся вокруг,
вперяя в нее глаза. Он был прав, конечно, он был прав, он всегда был прав. А
она под конец предала его. Он и в этом был прав.
В кухне Мари-Тереза стояла в неуклюжем сговоре с кюре. Аделина
поднялась в спальню и закрыла дверь. Он, конечно, был мертв, она это знала.
Глаза его были закрыты, то ли Природой, то ли человеческим вмешательством.
Волосы у него, казалось, были только что причесаны, а уголки губ опущены в
финальном раздражении. Она высвободила каминные щипцы из его пальцев,
прикоснулась к его лбу широким аккордом, затем легла на кровать рядом с ним.
Его тело в смерти подвинулось не больше, чем при жизни. Наконец она
успокоилась, и когда чувства вернулись к ней, она смутно различила
шумановский концерт для фортепьяно, продирающийся через помехи.
Она послала в Париж за mouleur,[14] и он сделал слепок с лица
композитора и еще слепок его правой руки. Британская радиовещательная
корпорация сообщила о смерти Леонарда Верите, но поскольку они совсем
недавно передали первое исполнение его последнего произведения,
дополнительное музыкальное прощание было сочтено излишним.
Через три недели после похорон в дом доставили квадратный пакет с