"Джон Барнс. Миллион открытых дверей" - читать интересную книгу автора

по достоинству, а я был этим немало озадачен. Биерис, которая знала его
дольше других donzelhas, вела себя на удивление спокойно. Спустившись в
могилу, она там задержалась, но когда поднялась, лицо у нее было мокрое от
слез.
А потом, в то время как все друзья прокалывали себе большие пальцы и
роняли по капле крови на тело Рембо, Аймерик затянул "Canso de Fis de
Jovent" - подлинный шедевр новоаквитанской поэзии. Эту песню сочинил в две
тысячи шестьсот одиннадцатом году Гвиллем-Арно Монтаньер, а впервые пропета
она была на его похоронах год спустя, и вот уже двести лет мы хоронили
молодых, храбрых и красивых под эту песню. Я всегда плакал, когда слышал
ее, а сегодня она мне просто сердце на части рвала острыми когтями. Сам
Гвиллем-Арно говорил, что вложил в стихи двойное значение. "Fis" означает
"смерть" или "конец", a "jovent" - "молодой человек" или "юность". Как
хочешь, словом, так и понимай. Вот я и мучился, представляя себе то одно
значение слов, то другое, а Рембо тем временем восторгался красотой цветов
и девушек.
Наконец, когда все завершилось, мы отправились обратно и молчали все
время, пока шагали шесть километров пешком.
Даже Рембо утихомирился.
Тащить его на гору, спору нет, было нелегко, но теперь было еще
тяжелее.
- Ты еще здесь? - мысленно спросил я у Рембо.
- Еще здесь, - ответил он более усталым и механическим голосом, чем у
него был при жизни, и сердце у меня екнуло из-за того, что за этим крылось.
Но он добавил:
- Похороны были очень красивые. Вы все были так добры.
Спасибо вам.
- Рембо всех благодарит, - сообщил я остальным. Все обернулись и
торжественно поклонились, так что он все видел сам моими глазами.
- Где я? Наверное, я мертв! - вскричал Рембо у меня в сознании. -
Господи, Господи, это же Монтанья Валор, но я не помню похорон! Жиро, разве
мы там были?
- Ja, ja, да, Рембо, мы там были. - Эти слова я артикулировал
настолько старательно, что даже Гарсенда, которая шла рядом со мной,
услышала клокотание у меня в глотке и с таким испугом на меня уставилась,
что Биерис увела ее в сторону. - Постарайся найти мемоблок, попробуй
чувствовать через меня, - сказал я Рембо. - Твоя память будет в мемоблоке.
Это было бесполезно - и тогда, и потом. Редко какому сознанию удается
продержаться, утратив тело. Как большинство умерших, Рембо не мог сохранить
контакт с мемоблоком, который снабдил бы его краткосрочной памятью, а также
с эмоблоком, который обеспечил бы его эмоциями, хотя и то и другое
устройство находились всего в каком-то жалком сантиметре от его псипикса,
вживленного в мой затылок.
Шли дни, и он забыл о своей смерти. А мы, сколько бы раз ни
заглядывали в кабачок Пертца, никак не могли оправиться ото всего, что он
нам оставил.
Мои эмоции в конце концов отделились от его эмоций, а ему с каждым
днем было все труднее дотянуться до эмоблока.
Ощущение его присутствия в моем сознании становилось все холоднее и
холоднее. Его шепот, похожий на шипение жидкого гелия, звучал непрестанно.