"Вячеслав Барковский. Выродок (Время Нергала) " - читать интересную книгу автора

живу, неплохо. Кормежка, уход, внимание... Опять же полная свобода мыслей и
чувств... - На лице недоумение. - А вы как поживаете? Пользуетесь ли свободой
мыслей и чувств?
- Пользуюсь, - ответил журналист. - Потому и пришел к вам. - Журналиста
вдруг осенило. - Я ведь не просто пришел к вам поговорить о том да об этом.
Кстати, как вас зовут?
- Зовут меня красиво: Иммануил Генрихович! Вот как меня зовут!
Санитар у дверей усмехнулся и покачал головой, собираясь что-то сказать, но
Любомудров сделал предостерегающий жест, и детина промолчал.
- А фамилия ваша случайно не Кант? - спросил журналист.
- Точно! - засмеялся больной. - А как вы догадались?
- Похожи вы на вашего тезку!
Теперь уже они рассмеялись оба.
- Да нет, конечно! Это шутка! Я решил, что вы сможете ее оценить - есть в
вашем лице что-то такое...
- Я оценил. Так почему все-таки именно Кант? В мире было много других не
менее великих философов!
- Но никто не поставил величие нравственного императива выше величия любой,
самой гениальной идеи! Даже Христос не осмелился на это! Я долго странствовал по
стране, объясняя людям, что Бог - не на Небе, а в Душе у каждого... Бог - это
то, что не позволяет совершать им неправедные поступки... Я много претерпел от
людей и в конце концов сам, добровольно, пришел сюда. Здесь мне легче... Я Кант,
и в то же время - не Кант. Здесь меня не обижают... Иногда приходится и
симулировать, чтобы не выгнали... Здесь плохо, но там, на свободе, хуже... Ни у
кого в душе нет Бога...
Наступила растерянная пауза. Как ни подмывало Любомудрова вступить в
дискуссию - больно уж животрепещущая тема, он все-таки удержался, понимая, что
перед ним сумасшедший. Решив, что пора менять тему, иначе можно ничего не
добиться, он продолжал:
-- Так вот, я не просто так приехал, а хочу написать книжку о самых
знаменитых больных разных спецбольниц. В этой вы самый известный. Так что если
вы мне о себе подробно расскажете, я напишу, и вы прославитесь на весь мир.
"Иммануил Генрихович" на секунду задумался, потом сказал:
- Ладно, я согласен, но с одним условием. Книжка будет только обо мне
одном. Я самый известный в мире узник.
- Согласен.
- Одного согласия ма-а-ло, - протянул больной лукаво. - Вы мне расписочку
дайте. Вон у вас и бумага, и карандаш есть.
- Хорошо. Пишу. - Любомудров быстро написал: "Я, журналист Любомудров Игорь
Дмитриевич, обязуюсь посвятить свою будущую книгу исключительно одному человеку
- Иммануилу Генриховичу Канту", и подписался.
Больной ничуть не смутился, что в расписке фигурировал его "псевдоним",
сложил бумажку и спрятал ее куда-то под больничную куртку. Потом сказал:
- Ну что ж, начнем. Спрашивайте. На одни вопросы больной отвечал охотно и
подробно, от других пытался уйти. Явно не хотелось ему говорить о товарищах.
- Не знаю я о них ничего, - бубнил он. - Не знаю и знать не хочу. Все были
нормальными парнями, все из одного котла лопали...
- Ну а кто уговорил вас бежать? - спросил Любомудров.
- Да был там у нас один... - Он замялся. - Не помню, как звать... И не
спрашивайте, - вдруг грозно предупредил он.