"Убийство в замке" - читать интересную книгу автора (Аддамс Петер)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой ВСКРЫТИЕ ЗАВЕЩАНИЯ разрушает планы леди Дороти покататься на водных лыжах в Майами или поохотиться на львов в Кении. И все же читатель проявит свое крайнее недовольство тем, как она стремится найти НЕЗАКОННЫЕ средства, чтобы избавиться от своих обязательств хозяйки замка

Локридж сел за карточный стол, достал с миной лорд-канцлера запечатанный конверт, сорвал сургуч и многозначительно посмотрел на собравшихся, словно он был властителем их судеб и благополучия.

— Позвольте огласить последнюю волю сэра Роберта Торпа, — обратился он торжественно к собравшимся.

— В принципе проблема совершенно проста, — прервал его доктор Эванс, обращаясь к Дороти. — Еще Павлов в России экспериментально доказал реакцию животных на электрические шоки. На этом и покоится принцип действия моего электродинамического аппарата яйценоскости.

— Это интересно, — прошептала Дороти, — но не находите ли вы, что нам следует сначала послушать, что скажет Локридж? Разве вы не видите, какую мину он строит? Как курица, которая хотела бы снести яйцо, но у нее не получается, потому что ей не хватает электродинамического шока.

— Вы это серьезно? — спросил Эванс и с любопытством взглянул на адвоката.

Большой кадык на тощей шее Локриджа ходил вверх и вниз, и только великолепное самообладание английского адвоката победило в нем негодование.

— Господа, прошу внимания. — Он несколько раз неодобрительно кашлянул и начал читать завещание.

„Перед тем как объявить свою последнюю волю, я хотел бы посвятить несколько слов моей любимой, верной супруге Дороти. Дорогая Дороти, ты всегда была для меня хорошей и заботливой женой. Ты всегда оказывала мне помощь, которую может ожидать муж от своей жены, особенно если она обладает такими высокими душевными и моральными качествами, как ты. Тридцать лет ты беззаветно прожила со мной, и теперь, когда в мои последние часы я думаю об этом времени, я могу сказать лишь одно: черт побрал бы тебя со всеми твоими добродетелями, твоим превосходством и твоим вечным всезнайством. В течение тридцати лет, пока я жил с тобой, даже когда ты четыре месяца находилась в Норвегии, моя совесть была неспокойна. Я никогда не мог выпить лишнего виски (и все-таки я это делал!), никогда не мог поставить более десяти фунтов на собачьих бегах (и все-таки я это делал!), никогда не мог позволить себе немного удовольствий за десять шиллингов на площади Пиккадилли (и все-таки я это делал!), никогда не мог играть на бирже (и все-таки я это делал!). Но теперь, когда я от тебя скоро навсегда освобожусь, мне не хотелось бы скрывать, почему я в последние дни несколько раз приглашал к себе этого лысого самодовольного хлыща Локриджа. Все это время я думал о том, кому можно было бы завещать двести десять тысяч фунтов, чтобы насолить тебе, дорогая Дороти. Я думал о Союзе старых цирковых клоунов или о секции пресмыкающихся Бристольского зоопарка. Они могли бы в этом случае в неограниченном количестве приобретать в течение ближайших пятидесяти лет крокодилов, аллигаторов, ядовитых змей и других подобных животных. Но мог ли я надеяться, что одна из этих рептилий сожрет тебя, моя любимая, верная супруга? Нет, не мог. Поэтому такое решение меня не удовлетворяло. Тогда всевышний со всей его прозорливостью ниспослал мне озарение (наряду с покупкой акций на алмазы это была самая грандиозная идея в моей жизни, что я осмеливаюсь утверждать). Я размышлял о том, кто из всех людей, которых я встречал последние годы, был самым придурковатым, мелочным и заносчивым. И я выбрал троих: полковника Декстера — этого самодовольного глупца, вечно недовольную старуху заведующую почтой Стеллу Грэди и, наконец, доктора Эванса, изобретательный дух которого ведет к разорению любого нормального бюджета.

Ну, а теперь, моя дорогая и верная супруга, после такого подробного введения объявляю свою последнюю волю: ты получишь мои деньги, но при одном условии. С вышеназванными человекоподобными типами ты должна прожить в тесном и гармоничном единстве в замке Карентин ближайшие десять лет. Ты должна вместе с ними не только завтракать, обедать и ужинать, но и проводить каждый вечер два часа в их обществе за бриджем. Если вы выдержите и не отравите, не зарежете или не застрелите друг друга, ты можешь делать с наследством все, что хочешь: кататься на водных лыжах в Майами, охотиться на львов в Кении. Но это вряд ли произойдет, поскольку за это время, я надеюсь, ты превратишься в трясущуюся, нервнобольную развалину. По истечении десяти лет каждому из трех субъектов ты выплатишь по двадцать тысяч фунтов. Это для того, чтобы у них был стимул жить с тобой под одной крышей. Если же тебе удастся пережить трех вышеназванных лиц, отправив их в мир иной, ты можешь тотчас же приступить к осуществлению своих планов. Только смотри, чтобы не произошло наоборот и эти трое не убили тебя, дабы досрочно воспользоваться двадцатью тысячами фунтов.

Итак, теперь я могу спокойно закрыть очи, чтобы никогда больше не видеть твоего преданного, преисполненного любви лица.

Вечно любящий тебя супруг Роберт Торп.

Дополнение: если выяснится, что в каком-либо уголке земли есть мои родственники мужского пола, имеющие право на наследство, то им отойдет замок и пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. Если же один из наследников в течение ближайших десяти лет отправится на тот свет, то его доля поровну делится между другими наследниками“.

После чтения завещания наступила мертвая тишина. Казалось, что пылинки, парящие в воздухе, трутся друг о друга.

— Мне кажется, — сказала Патриция, нарушив молчание, — что там, в преисподней, поджаривают его.

— Если я должна остаться здесь еще десять лет, — сказала Стелла Грэди, то я настаиваю, чтобы мне было позволено самой выбрать комнаты, где я буду жить. — И она постучала зонтом по паркету.

— Ах! — воскликнул полковник Декстер, будучи не в силах прийти в себя, чтобы полнее выразить свои чувства.

— Я поселюсь в подвале и оборудую там лабораторию. Так я не буду никому мешать, если иногда там будет что-нибудь взрываться, — сказал Эванс мечтательно, радуясь предоставившейся возможности производить взрывы различной силы.

Дороти Торп молчала.

В ней произошел внутренний взрыв; она почувствовала, как все ее существо словно переродилось.

Когда Грэди заявила, что ее комнаты должны находиться в любом случае только на первом этаже, Дороти встала, не спеша подошла к бывшей заведующей почтой, молча нахлобучила ей на глаза черную соломенную шляпу, влепила пощечину и в завершение экзекуции больно ущипнула за нос. Старая дева взвизгнула и умолкла, ибо была полностью деморализована столь неожиданной атакой.

Локридж, опасаясь, что Дороти доберется и до его носа, поспешил спросить, согласны ли присутствующие с условиями завещания. Поскольку никто не возражал, он сгреб свои бумаги и поспешно покинул зал.

Недели, прошедшие после вскрытия завещания, остались незабываемыми для Дороти Торп до конца ее жизни.

Уже на следующее утро она начала фронтальную атаку против непрошеных гостей. Стелле Грэди она выделила комнату на третьем этаже. Это было мрачное темное помещение с окнами на север. Полковника Декстера Дороти решила доконать другим образом. Она узнала, что он по ночам читает теософические талмуды об индийских йогах, бродячих призраках, кровопийцах-вампирах и о воскресающих мертвецах, а засыпает обычно лишь около четырех часов утра. Дороти приказала Фишеру установить во дворе под окном полковника дисковую пилу и каждое утро пилить повалившиеся деревья. Посиневший от злости Декстер бурно протестовал, но это ему ничуть не помогло.

Единственный, с кем Дороти находила более или менее общий язык, был Эванс. Она разрешила ему устроить в подвале лабораторию. Дороти понимала, что ей никогда не удастся освободиться от него, так как он жил исключительно в мире своих открытий и не реагировал ни на какие козий.

Самым тяжелым испытанием были вечера за бриджем. Партнером Дороти был Эванс. Они постоянно проигрывали, так как Грэди блестяще играла в карты. Колкими репликами она платила Дороти за все, что ей приходилось терпеть в течение дня.

Декстер также старался изо всех сил, чтобы отомстить за дисковую пилу. Он обзавелся проигрывателем, и каждую ночь в замке гремели военные марши, а сам он играл на трубе.

Однажды под вечер, когда Дороти думала, что вот-вот с досады ее хватит апоплексический удар, она отправилась в „Кровавую кузницу“ к своему другу детства Биллу Шеннону.

— Послушай, Билл, у меня неприятности, — сказала Дороти, опрокинув стаканчик своего дьявольского зелья.

— Да это и видно. В день похорон ты выглядела намного лучше.

Он бросил испытующий взгляд на другой конец зала, где за столом сидел Фишер, привезший сюда Дороти.

— Мне не нравится этот человек, — сказал он.

— Он единственный в замке ведет себя нормально. Выполняет свою работу, честен и не слишком болтлив.

— Пожалуйста, тише. Готов продать свою душу дьяволу, что твой честный, добросовестный, нормальный человек пытается не пропустить ни одного слова из того, о чем мы говорим.

— Ты как Патриция. Она тоже считает его сатаной. При одной мысли о нем у нее от страха зуб на зуб не попадает. Из-за этого она зубами сломала две чашки из отличного сервиза. — Дороти засмеялась.

— Что, в самом деле нет возможности избавиться от этой тройки? — спросил Шеннон.

— Почему же. Мне следовало бы их просто убить. Однако так, чтобы сам господь бог не догадался, что они умерли не своей смертью.

— Не упоминай господа бога. Он здесь ни при чем. — Шеннон, как он сам признался, был вольнодумцем и единственным человеком в Уолсе, который не имел обыкновения приветствовать всеми нами уважаемого священника. — Кровь моих предков вопиет, — заявил он, — ибо восемь представителей поколений Шеннонов были казнены. И всегда находился поп, который причащал их перед казнью.

— Мне известны твои размышления по этому вопросу, — отмахнулась Дороти. Мне нужны не твои философские рассуждения, а дельный совет. Как мне отделаться от этой тройки? Как сделать так, чтобы они сгнили в благословенной земле или растворились в воздухе, а на худой конец канули в воду, не вызывая подозрения против меня у сержанта Вильямса или кого-либо еще?

— Ты задумывалась над тем, в чем состоит глубочайший смысл цивилизации? Шеннон поднял палец и рассматривал его, часто мигая, как будто перст излучал мудрость, которая его озарила.

— Послушай, у меня мало времени. О смысле цивилизации мы поговорим с тобой в другой раз. — Дороти недовольно нахмурилась.

— Если кто-либо хочет совершить такое, что привело бы к уничтожению его близких, причем так, чтобы, как говорится, не осталось ни малейшего запаха, он должен учитывать одно: цивилизация все осложняет, — продолжал Шеннон уверенно. — Цивилизованный человек слишком много думает, и это его самая большая ошибка, в том числе когда речь идет о борьбе за существование. Это кончается всегда тем, что с наступлением утра человек должен покинуть свою кровать, в которую он может больше никогда не лечь, потому что его повесят. Тем самым я хочу сказать, что человек должен вернуться к естеству. Вопрос, который тебя занимает, тоже должен быть решен естественным путем, примитивно, элементарно. Например, замок Карентин со всем его содержимым мог бы сгореть…

— Нет, это мне представляется слишком примитивным, слишком элементарным. Сжечь людей — этого я никогда бы не смогла, — возразила Дороти и невольно бросила взгляд на Фишера, потягивавшего пиво из кружки.

— Сжечь людей — этого я никогда бы не смогла, — возразила Дороти и невольно бросила взгляд на Фишера, потягивавшего пиво из кружки.

— Отравить рыбу или мясо — тоже испытанный метод, — подсказал Шеннон. Однако перед этим ты должна выпить пять-шесть стаканов соленой воды, чтобы тебя своевременно освободило от съеденного и ты сама не отправилась на тот свет.

— Неплохо придумано, — согласилась Дороти. — Но как мне удастся залить до этого шесть стаканов соленой воды в Патрицию, Фишера и Розу, чтобы они остались живы? Нет, это тоже не подходит.

— Пожалуй, ты права. Но у меня есть еще одна идея! — Шеннон постучал себя пальцем по лбу, показав, где у него рождаются мысли, — У доктора Эванса в подвале находится лаборатория. Там он постоянно производит взрывы. Что, если как-нибудь вечером, когда состоится очередная партия в бридж, произойдет большой взрыв и находящиеся в зале над лабораторией взлетят на воздух?

— Ты забываешь, что, согласно завещанию, я тоже обязана играть в бридж! Жертвовать своей собственной жизнью, чтобы отделаться от этих трех, кажется мне… слишком нерентабельным.

— Тогда нам нужно просто придумать, по какой причине ты в тот вечер на несколько минут покинешь зал. Для этого можно найти десятки причин.

— Что ж, это подойдет, — согласилась Дороти. По ее липу трудно было понять, говорила она серьезно или шутила — Мы вместе воровали яблоки. Почему бы нам не продолжить карьеру преступников? — Она засмеялась, показав свои белоснежные зубы.

Биллу Шеннону, однако, было не до смеха. Он вдруг подумал, что своими советами он выпустил из бутылки духов, которые в один прекрасный день прикончат и его. Такая перспектива заставила его содрогнуться.

— Послушай, Дороти, мне кажется, что мы зашли слишком далеко. Давай прервем наш разговор, — сказал он. — Я честный человек, плачу свои налоги…

— Не прикидывайся агнцем, — сказала Дороти с издевкой. — Как-то я подсчитала, сколько доходов ты утаил от властей за последние десять лет. Сумма получается весьма кругленькая, восемь тысяч фунтов.

— Ты с ума сошла.

— Ты мошенник, Билл, — парировала Дороти дружелюбно. — Кстати, что ты делаешь с дельфином после того, как его вскроешь и разольешь французский коньяк по бутылкам? Ты посылаешь его почтовой посылкой обратно во Францию?

Шеннон сделал глупое лицо. Он не нашелся, что ответить. Сразу после войны он занялся контрабандой французского марочного коньяка. В этом деле ему помогали два рыбака, братья Вокслей, которые выходили на своем катере в Атлантический океан и охотились на дельфинов. Дельфина препарировали: в нутро вставляли сосуд из искусственного материала, в который входило до трехсот литров жидкости. Когда рыбаки возвращались с охоты в Уолс, дельфин, висящий на лебедке, был виден уже издалека, и никому из таможенников и в голову не приходило, что он наполнен коньяком.

— Я даже не знаю, как выглядит дельфин, — попытался отговориться Шеннон. Дороти, усмехнувшись, покачала головой.

— Дельфин из породы китов. Кстати, кашалот, длина которого достигает почти двадцати метров, больше подошел бы для твоих проделок. Ты смог бы обеспечить коньяком всю Англию.

Шеннон ухмыльнулся.

— Для столь большой оптовой торговли у меня нет необходимого капитала. Не хочешь ли ты подключиться к этому делу?

— Я подумаю. — Дороти встала. — Итак, если ты услышишь, что все мои любимые гости подохли от отравленной рыбы или разлетелись в клочья во время взрыва, ты должен на суде заявить, что я абсолютно невиновна.

Когда Дороти подошла к автомашине, Фишер уже ждал ее. По дороге домой она спросила его как бы между прочим:

— Приятная таверна эта „Кровавая кузница“, не так ли?

— Конечно, миледи, — ответил Фишер. — И все же я позволю себе заметить, что существует полиция, которая делает все, чтобы некоторые старые традиции ушли из нашей жизни.

— В этом вы правы, — ухмыльнулась Дороти. — Билл Шеннон — величайший простофиля. Цивилизация сделала его дегенератом. Ему даже в голову не придет, что кто-то может посягнуть на жизнь своего ближнего.

— Меня это успокаивает, — уважительно сказал Фишер, не поворачивая головы.

Дороти не раз убеждалась в том, что Фишер отлично водит машину, но сегодня он был особенно великолепен за рулем.