"Клайв Баркер. Явление тайны" - читать интересную книгу автора

лабораторию. Там его глаза сразу же увидели то, что искали, - две колбы,
наполненные бурлящей голубоватой жидкостью.
- Чудесно, - пробормотал Джейф, устремляясь к колбам, и Нунций
радостно вскипел в ответ, как собака, рвущаяся облизать лицо хозяина.
Конечно же, Флетчер лгал ему. Он, Рэндольф Джейф, должен владеть этим
чудесным веществом. И миром.
Внутри его продолжал звучать голос Флетчера.
- Вся твоя злоба, Джейф, все страхи, все глупости, все выйдет наружу.
Ты готов к этому? Я думаю, даже для тебя это слишком.
- Для меня нет никаких "слишком", - возразил Джейф, отгоняя сомнения,
и потянулся к ближайшей колбе. Нунций не мог больше ждать. Он взорвал
стекло и метнулся к его коже. Джейф все понял и ужаснулся, почувствовав
правоту Флетчера в тот миг, когда ничего исправить уже было невозможно.
Нунцию не было дела до изменения строения клеток. Если это и
происходило, то лишь как побочный результат. Он не тратил времени на
увеличение гибкости пальцев или улучшение работы кишечника. Он был
проповедником, а не чудотворцем; он целил прямо в мозг. Он заставлял мозг
полностью подчинять себе тело, даже если телу это было во вред. Ведь именно
мозг, а не косное тело, жадно тянулся к преображению... жадно и
опрометчиво.
Джейф хотел позвать на помощь, но Нунций уже добрался до его мозговой
коры, и он не мог произнести ни слова. Молитвы не помогут. Нунций сам был
богом, и этот бог вошел в его тело. Он не мог теперь даже умереть, хотя его
органы содрогались так, что смерть казалась неизбежной. Нунций не позволял
ему ничего, кроме того, что содействовало его преображению.
Сперва он снова вспомнил всю свою жизнь, каждое ее событие вплоть до
момента, когда он вышел из материнского лона. Он лишь краткий момент
наслаждался невозвратимым покоем этого состояния, а потом память начала
обратный ход, немилосердно швыряя по ухабам его постылого существования в
Омахе, где он накопил так много гнева - против политиков и дельцов, против
начальников и учителей жизни, против всех, кто имел богатство и женщин. Он
снова видел все это, но в другом свете, будто глаза ему застилала раковая
опухоль. Он видел, как умирают его родители, а он не может ни вернуть их,
ни даже оплакать, и только снова наполняется бессильным гневом на себя и на
них - за их жалкую жизнь и за то, что они дали такую же жизнь ему. Он снова
влюблялся, получал отказ, и гнев его все рос и рос. Он менял места работы,
проходил мимо равнодушных людей, мгновенно забывавших его имя, и все
быстрее мелькали годы, от Рождества до Рождества, а он все не мог понять,
зачем он живет, зачем все живут, проводя жизнь в грязи и обмане, чтобы
потом превратиться в ничто.
Затем - комната на перекрестке дорог, забитая письмами без адреса, где
его гнев раскатился от океана до океана, соединившись с гневом неведомых
авторов писем и обретя, наконец, надежду. И тайны, которые он узнал там, и
попавший к нему в руки медальон Синклита. И его нож в горле Хоумера, и
потом его путешествие, с каждым шагом делавшие его сильнее, до самого
Лос-Аламоса, а потом и до миссии в Санта-Катрине.
И он все еще не знал, зачем он живет, но в свои сорок лет созрел для
того, чтобы Нунций дал ему хотя бы временный ответ. Для утоления гнева. Для
мести. Для обретения власти и наслаждения ею.
Тут он снова вернулся в настоящее и увидел себя распластанным на полу