"Акванавты" - читать интересную книгу автора (Павлов Сергей Иванович)

ГЛУБОКОВОДНАЯ НИМФА

Есть мне уже расхотелось, но я заставил себя выпить две кружки бульона. На второе Болл вскрыл банку с яркой этикеткой, на которой значилось: «Пейт». Подозрительная на вид коричневатая паста была приятна на вкус. Я не заметил, как проглотил все без остатка. Разливая по кружкам дымящийся, с запахом ромовой эссенции напиток, Болл осторожно полюбопытствовал:

— Ну, и что нового, Грэг?

— Ничего, Свен. Спасибо за свет на площадке. Кстати, один из андробатов потерял клешню. Вероятно, кальмары… Зачем вам понадобилось выходить в воду раньше срока?

Я заглянул ему в глаза.

— О, я начал уже беспокоиться! — оживляясь, сказал он. — В этой глуши без квантабера… Я уважаю вашу смелость, Грэг, но так рисковать, по-моему, не стоит.

— Н-да… И это все?

— Нет. Мне хотелось проверить работу механизмов четвертого бункера при внешнем включении и понаблюдать за поведением скутеров. Но почему вы так настойчиво расспрашиваете меня? Что-нибудь произошло? Вы с такой поспешностью уволокли меня в батинтас… Я даже не имел возможности захватить обратно два квантабера, которые вынес из бункера.

В глазах Болла не было ничего подозрительного…

Полно, видел ли я эти буквы?.. Видел, конечно. Они и сейчас будто перед глазами…

— …Но вы меня абсолютно не слышите! — раздался над ухом возглас Болла.

— Что? Простите, Свен, я страшно устал и, кажется, задремал. Так что там с динамиками внешней связи?

— Провода этой, линии были перерезаны ножом, — повторил он, — поэтому я не принял вашу морзянку и сам не мог ничего передать. Теперь все в порядке, повреждение устранено… Не обманывайте меня, Грэг, я вижу, ваши мысли заняты чем-то другим.

— Нет, нет, это любопытно! Кто же мог перерезать провода изнутри… в салоне, то есть!

— Странный вопрос. Разумеется, кто-нибудь из наших предшественников. Дюмон, например.

— А-а-а… — разочарованно протянул я.

Разумеется, кто же еще?.. Нет, так не пойдет, сейчас я приму хорошую дозу снотворного — утро вечера мудренее.

— Хэлло, Свен. Где вы намерены спать?

— Мне все равно. Занимайте каюту Пашича.

Мне оставалось разыскать в аптечке коробку снотворного, взять свежее постельное белье и удалиться. Почему-то хотелось быстрее покинуть салон.

— Один вопрос, Грэг! — останавливает меня Болл. — Вы, случайно, не подскажете, что такое «аттол»?

Это как выстрел в спину. Ну что ж, мистер Болл, хорошее попадание… Наклоняюсь, чтобы собрать рассыпанные таблетки.

— Конечно, знаю. Плоский низменный коралловый остров кольцеобразной формы.

— Я не о том, — раздраженно перебивает Болл. — Меня интересует «аттол», который пишется с двумя «тэ» и одним «эль».

— Та-ак… Вас удивила надпись на понтоне?

— Понтон?.. Какой понтон?! — Болл поднялся, отодвинул кресло в сторону. — Я обнаружил эту надпись на днище четвертого бункера. Вы были слишком возбуждены, чтобы обратить внимание на мои попытки показать вам ее. Но договаривайте. Что вы увидели на каком-то понтоне?

— То же самое… Спокойной ночи, Свен.

— Нет, стойте! В конце концов это нечестно!..

Я вошел в каюту. Щелкнул замок. О том, что это нечестно, я знал и без его напоминаний. А что было бы честным? Рассказ о моей способности читать слова наоборот? Или признание в том, что сделал злополучную надпись сам? Я рассмеялся. Впервые за много дней. Потом упал на диван и вдруг разрыдался.

Взяв себя в руки, я вытряхнул на ладонь из коробки две крошечные пилюли. Положил на язык, огляделся. Над панелью с датчиками температуры, давления, влажности воздуха — картина. «Царевна-Лебедь» Врубеля. Рамка укреплена прямо на жалюзи динамиков переговорного устройства. Рядом торчит микрофон.

Стол, два стула, диван, на котором я сижу, дверцы встроенного в стену шкафа, настольная лампа — вот и вся небогатая обстановка. Чисто, запах хорошего одеколона. Свет от лампы падает на серую обложку толстой книги. Том монографии Геккеля «Радиолярии». Из-под обложки выглядывает ручка перочинного ножа.

Мне известно, что в шкафу нет ничего, кроме добытых Пашичем образцов горных пород и минералов. Я открыл полированные дверцы. Среди образцов я увидел то, что хотел: белый кусок известняка-ракушечника. Известняк мягкий, пачкает руки. Куском такой породы можно писать на чем угодно и все, что угодно.

Раздается щелчок. Динамики… Я положил образцы на место, отряхнул руки.

— Вы еще не спите, Грэг? — спрашивает голос Болла.

— Нет. Но уже проглотил две пилюли снотворного.

Уменьшив яркость настольной лампы, я лег на спину и заложил руки под голову.

— Я хотел бы поговорить… — В голосе Болла раскаяние.

— Валяйте, — откликнулся я. Меня одолевала тяжкая дрема, я знал, что скоро усну.

— Дело в том, что я… — он запнулся, — виноват перед вами…

— Довольно, Свен, — перебил я. — Мне все понятно. Вы догадались прочесть надпись наоборот — получается «Лотта»… Вы тут же вспомнили бредни Дюмона, но не решились сообщить мне о своем открытии. Откуда вам было знать, что Дуговский рассказал мне об этом. Ну что ж, лучше поздно, чем… Ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Вы уже знаете, где я прочел таинственное слово, но вы не знаете другого: три-четыре часа назад на понтоне этой надписи не было.

— Как вы сказали?!

— Не было! — повторил я с ударением. — Если предположить, что надпись сделал не я, то… Сами понимаете, чем это пахнет. И оставьте меня на сегодня. Мне нужно выспаться. А вот ружья… ружья мы с вами бросили, пожалуй, зря.

Я действительно сразу уснул. Не слышал ни слова из того, что ответил Болл.

…Сначала был мрак. Просто мрак и ничего больше. Потом возникли струи голубого огня. Струи расплывались, бледнели, осветляя пространство. Головокружительная беспредельность, насыщенная переменчивым блеском далеких миров и еще наполненная чем-то более сложным и емким. Наполненная пристальным взглядом двух человеческих глаз. Девичьих глаз… «Лотта!» — хотел прошептать ошеломленный странник, который уже потерял себя в этом преогромном пространстве. Но нечем было шептать, не было губ. Была только Мысль.

— Лотта!.. — прошептала Мысль.

— Лотта-а-а… — повторило эхо космический шепот.

— Ты узнал меня, странник? — спросили глаза.

— Я узнал бы тебя среди миллиардов! — ответила Мысль, и где-то обрушилась лавина грохота.

Тогда проступил бледный, овал девичьего лица. Мысль, напрягаясь, жадно вглядывалась в это лицо, полупрозрачное, словно мираж, и, может быть, не существующее вовсе, но такое нужное, необходимое той капельке еще живого теплого, что оставалось среди руин давно утраченных надежд.

— Я — сон, я лишь мечта о несбыточном, — сказали губы, жемчужно-бледные, чуть тронутые сожалеющей улыбкой.

— Я знаю… — ответила Мысль и закружилась в водовороте отчаяния. — Поэтому я не хочу просыпаться! Пусть этот сон длится вечность…

— Вечности нет! — загрохотало пространство, внезапно загораясь огнем. — Вечность кончается там, где умирает Мысль!

Вздрогнула девушка-тень. И, повернувшись, молча пошла туда, где на фоне кровавого зарева вырисовывались контуры гигантского спрута. Дрогнула Мысль и потекла, заструилась вдогонку.

Бронзовый спрут улыбнулся холодной, понимающей улыбкой. Его тяжелые щупальца подползли и обвили девушку-тень.

— Шарик есть, — раскатами прогремел бронзовый голос. — Шарика нет!

Щупальца сомкнулись, потом разошлись и с металлическим лязгом опали. Девушка-призрак исчезла.

Мысль разразилась отчаянным криком:

— Отдай!

— …ай!.. ай!.. ай!.. — испуганно вскрикнуло эхо.

Десятирукий гигант снисходительно рассмеялся:

— Зачем тебе это? Она принадлежит мне, тебе принадлежат воспоминания.

— Кто ты? — спросила Мысль, присмирев от горя и страха.

— Время, — ответил бронзовый голос. — И я не умею возвращать.

Мысль не сказала больше ни слова. Проклятый идол был прав.

Над горизонтом поднималось белое солнце. Бронзовый спрут спокойно взглянул на пылающий шар, из его огромных неподвижных глаз выкатилась большая прозрачная капля. Потом еще одна, и еще. Капли падали, выбивая мелодичную дробь. Тинь-тань, ти-и-та-тинь…

Я проснулся весь в холодной испарине. Опустил ноги с дивана, сел. В динамиках переговорного устройства жалобно пищит морзянка. Минуту я озадаченно смотрел на Царевну-Лебедь, пытаясь разобраться в хаосе коротких и длинных сигналов. Передача велась неумело, в замедленном темпе, как будто на ключе работает новичок, выстукивая нечто совершенно бессмысленное.

Я вышел в тамбур и толкнул дверь в соседнюю каюту. Оглядел помещение, направился в салон.

В салоне звуки морзянки раздавались громче и явственней. Болла здесь не было. На столе — записка. Я взглянул на сигнальные огоньки пульта бункерной коммутации, перевел взгляд на динамики внешней связи и только теперь до меня дошло: передача велась извне… За стеклом акварина разрасталось облако потревоженного ила. В клубах слабо подсвеченной прожекторами желтоватой мути промелькнула водянисто-серая тень, округлая, с расплывчатым вырезом посредине…

«2:35. Вышел в воду. Вернусь через час. Болл». Что это взбрело ему в голову?.. Я схватил карандаш и на обратной стороне листка стал набрасывать идиотские знаки морзянки. Чушь какая-то, он меня просто разыгрывает!

Внезапно бункер содрогнулся от гула. Морзянка умолкла. Я отшвырнул карандаш и бросился к акварину. Непроглядная муть. Внешняя сторона стекла будто оклеена плотной желтоватой бумагой.

Гул нарастал. Работали компрессорные установки батинтаса. Я взглянул на часы, сверил их с салонным хронометром. Одно и то же: без десяти минут три. Значит, вел передачу не Болл! Часы и гудение компрессоров определенно указывали на то, что он еще не успел выйти из бункера…

Регулятор громкости на усилителе звуковой передачи введен до предела. Навалясь грудью на пульт, я кричу в микрофоны что-то однобразное, жуткое. Зеленые мотыльки на сигнальных глазках подрагивают в такт моему надрывному крику.

— Пашич, вернись! Вернись немедленно! Ты болен, ты гибнешь, вернись!..

Я кричал в воду, кричал со слабой надеждой настигнуть криком безумца, дать почувствовать ему его одиночество…

Болл вернулся раньше обещанного срока. Не переодеваясь, устало завалился в кресло, сорвал с лица кислородную маску и бросил на стол. На макушке жалко топорщились мокрые волосы.

— Что-нибудь случилось, Грэг?

— Да.

Пожалуй, нужно сварить ему кофе.

— Рассказывайте, — сказал он с явным недовольством.

— Нет, сначала мне хотелось бы выслушать вас.

Болл закашлялся, яростно сплюнул в носовой платок остатки легочного наполнителя, ответил:

— В такое случае, идите ко всем чертям!

— Хорошо сказано, Свен. Емко. Будем считать, что мы наметили точки сближения в вопросах взаимного понимания. Но вы раздражены, устали… Отдохните, пока я приготовлю кофе. Вам с молоком?

— Нет, мне покрепче. Почему вам нужно, чтобы я рассказывал первый?

— Грамматика. Я спал, а вы были заняты делом. События имеют тенденцию развиваться последовательно. Может быть, я выражаюсь недостаточно ясно?

Болл уткнул лицо в маску и все то время, пока я был занят кофейными манипуляциями, дышал кислородом. Он явно поторопился покинуть «колесо обозрений».

Я разлил кофе и бросил на стол пакет с глюкозой. Болл жадно схватил свою кружку.

— Спасибо, Грэг, но знайте, что я все еще зол. На вас, на себя.

— Отлично. В нашем проклятом деле злость играет роль стимулятора. Пейте с глюкозой, вам необходимо подкрепиться.

— Вы оказались пророком… Квантаберов я не нашел.

Кружку, поднесенную было к губам, я бесцельно подержал на весу и медленно опустил на стол. Так…

— Продолжать поиски ружей не стал, — добавил Болл. — Решил вернуться.

И правильно сделал. Представляю, каково ему было слышать в воде мой отчаянный зов.

— Нет, не потому, — сказал он, перехватив мой сочувственный взгляд. — Просто понял, что искать бессмысленно. Ведь я выводил на поиски Краба. Это его работа… — Болл кивнул в сторону акварина.

Я обернулся. Облако взбаламученных осадков нисколько не поредело, пелена желтоватого тумана оставалась такой же плотной, видимость — нуль. Вспомнилась тень. Круглая, со светлым вырезом посредине.

— Скажите, Свен, как долго Краб занимался этой бесполезной и, судя по теперешнему состоянию дна, очень кропотливой работой?

— Я вижу, вас интересуют подробности… — Болл задумчиво покачал пустую кружку. — Зачем? Клянусь, я не видел и не слышал ничего странного. Кроме подводного крика, конечно. Кстати, что надоумило вас орать на весь океан?

Я указал на динамик. Он, видимо, ничего не понял, но сказал:

— Ладно, тогда по порядку… По-моему, слишком прохладно, а? Вы не находите?

Он поднялся, включил электрообогреватели на полную мощность. Ноги окутала волна теплого воздуха.

— Так вот, Грэг, вы ошиблись вчера, я ничего не знал о бреднях швейцарца. Поэтому слово «аттол», даже прочитанное наоборот, оставалось для меня таким же загадочным. Вы уснули, бросив меня на растерзание вами же вызванных тревог. У меня крепкие нервы, но согласитесь, ваше вчерашнее поведение могло сбить с толку кого угодно… Поразмыслив, я решил вернуть квантаберы в бункер. Я был уверен, что делаю это напрасно: пока Манты в воде, за сохранность ружей нечего опасаться. Ведь я умышленно не стал отзывать скутеры в ангарный бокс, чтобы какой-нибудь бродяга спрут случайно не уволок опасную игрушку. Но сомнения не давали мне покоя. Лезть в воду самому не хотелось, и я сел за пульт. Подготовив программу для Краба, я дал приказ Мурене сделать все остальное. Запрограммированный ею Краб вскоре выполз из четвертого бункера. Он кружил в указанном секторе добрые полчаса. Наконец, мое терпение лопнуло, и я его отозвал. Выходило, что нужно идти за ружьями самому. Я оставил переговорное устройство включенным на случай, если мне понадобится что-нибудь передать. Не успел я выплыть из-под бункера, как меня оглушил рев динамиков: «Пашич, вернись!..» От неожиданности я выронил взятый с собой квантабер. Мистер Соболев кричит во мне, подумалось мне. Я быстро сплавал к четвертому бункеру и убедился, что ружья действительно исчезли. Вы продолжали кричать, и я вернулся. Вот и все, Грэг.

— Н-да, мало… Вам еще кофе?

— Не откажусь.

Я налил.

— Ну, и как вы объясняете исчезновение квантаберов?

— Кальмары, — сказал Болл. — Больше некому. Прошу прощения, но ваша версия меня раздражает. Насчет безумца, который бродит вокруг станции.

— Я этого не говорил.

— Конечно, — согласился Болл. — Вы об этом кричали. Давайте разберемся, как следует. По самым оптимистическим подсчетам, Пашич, если не погиб — а я совершенно уверен в обратном, — должен находиться в воде уже около семи суток. Позволительно будет узнать: как он ест, как он пьет и где подзаряжает аккумуляторы?

Я признался, что эти вопросы занимают меня самого.

— Давайте посмотрим, на чем основана ваша гипотеза, — продолжал наступление Болл. — Во-первых, надписи. Та, которую видели вы, появилась внезапно, вдруг. А если этому не поверить? Я думаю, загадочные буквы остались нам в наследство от наших предшественников, просто вы раньше их не заметили. Во-вторых, исчезновение ружей. Конечно, Манты расстреляли бы любого кракена, попади он в зону действия локаторов. Но мы не учитываем длиннорукости спрутов. Какой-нибудь десятирукий вор мог запросто дотянуться до квантаберов, скрываясь за бункером. А больше, по-моему, ничего особенного не произошло.

— Произошло, — я протянул Боллу его записку.

— Это писал я, — сказал он. — Ну и что?

— Взгляните на обратную сторону листа.

Болл посмотрел:

— Не понимаю.

— Это морзянка, которую я принял перед тем, как вы услышали мое знаменитое обращение к Пашичу.

— Бросьте меня разыгрывать! — Болл побагровел. — Есть вещи, мистер Соболев, которыми не шутят!..

— А на кой черт мне вас разыгрывать! — выкрикнул я и хватил кружкой о стол. Жалобно зазвенели осколки.

Мы стояли друг против друга.

— Вы превосходный человек, мистер Болл, — сказал я, — но долгое общение с вами, очевидно, выходит за пределы моих возможностей.

— Я тоже думаю, что мистер Дуговский допустил ошибку, связав нас необходимостью совместных действий, — заявил Болл.

— Ну что ж, в таком случае я буду действовать самостоятельно, на свой страх и риск. И будь я проклят, если кто-нибудь сможет мне помешать!..

Первым опомнился Болл. Он сел и расправил бумагу.

— Послушайте, Грэг, но это же чистейший абсурд. Может быть, вы знаете, на каком языке этот текст?

— Знаю. На русском.

— Чепуха! Я сумел бы прочесть любой русский текст, зашифрованный кодом Морзе.

Он с такой убежденностью сделал ударение на слове «любой», что я невольно простил ему все.

— Свен, — сказал я, пытаясь говорить спокойно, — этот текст требует такого же необычного чтения, как и обнаруженная злополучная надпись. Читайте, Свен, наоборот — для этого достаточно перевернуть бумажку вверх ногами. Читайте вслух, потому что я хочу еще раз услышать то, во что мне трудно поверить.

«Я долго искала людей, я нашла»… — прочел Болл первую фразу и взглянул на меня. В его глазах блеснула насмешка.

— Читайте, Свен, читайте.

«Не покидайте меня, верните безличность, нет равновесия…»

Болл скомкал лист и, откинувшись в кресле, несколько раз подбросил его на ладони.

— Пришелец!.. — сказал он и громко рассмеялся. — Вернее, пришелица!.. С другой планеты! Нет, из антимира! Глубоководная нимфа.

Он хохотал. Я молчал, стиснув зубы.

Внезапно погас свет. Будто разом сработали все включатели тьмы, мгновенно лишив пространство привычной трехмерности.

— Полетели предохранители, — услышал я голос Болла.

Скрип кресла, два громких щелчка — Болл вырубил из электрической сети систему обогрева. Лязг дверцы щита. Брызнула светом лампочка от аварийных аккумуляторов и сразу угасла. Мрак стал плотнее.

— Проклятье! Где у нас запасные? Я где-то ви…

Болл не договорил, замер на полуслове. «Ти-ти-та, ти-ти-та-ти… — пела морзянка. — Та-ти-та, та-ти-та-ти…».

Что с вами, коллега? Ведь вы никогда и ничему не удивляетесь: в конце концов «все объясняется очень просто». Может быть, вы испугались?

Громыхая мебелью, Болл продирался к едва светившемуся в темноте акварину. Полно, коллега, в этом облаке ила все равно ничего не увидишь. Глубоководную нимфу тем более.

— Свен, дайте хотя бы фонарь! Так мы ни черта не запишем.

Мы не успели. Динамики умолкли до того, как Болл сообразил замкнуть клеммы отверткой. Плафоны вспыхнули, я оглядел учиненный Боллом разгром и остался доволен.

— Ну вот что… Сейчас мы посмотрим батиальную карту и я выйду в воду. С этим надо кончать.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Болл, вытирая потный лоб.

— Собираюсь ловить. Я обшарю в окрестностях станции все уголки, обследую дно на доступных глубинах, но выслежу и поймаю безумца… или нимфу, если вы правы, а я ошибаюсь. Думаю, это будет не так уж и трудно: судя по всему, она предпочитает обходиться без скутера.

Болл поднял голову к потолку и стал к чему-то прислушиваться. Едва уловимый шорох, тихий скрежет. И вдруг — неожиданно громкий и звонкий удар. Затем еще один и еще…

— Колотит… — сказал Болл и глупейшим образом улыбнулся. — Прошлый раз тоже так было, но разве я мог предполагать, что это не вы!..

Я вспомнил удары, которые слышал в воде. Болл перестал улыбаться, нахмурился. А я подумал, что у Дюмона, пожалуй, были основания для помешательства.

Все стихло. Но мы еще долго прислушивались, задрав подбородки кверху.

— Есть предложение, — сказал Болл. — Давайте плюнем на эту… на это… Ну, словом, начнем запуск добывающих агрегатов. Рано или поздно все решится само собой.

— Вот как! Плюнуть, говорите!.. — Я схватил его за отвороты халата и, дернув к себе, бросил прямо в лицо: — Человек в беде! Он болен, гибнет! Понимаешь, чурбан ты этакий!..

Оттолкнув его, бросился к люку.

— Подождите! — выкрикнул Болл. — Во-первых, вы должны извиниться…

Крышка люка откинулась.

— Вы тяжко и совершенно напрасно обвинили меня!

— Да, обвинил. Могу добавить: я презираю подонков, которым на все наплевать. Если я раньше правильно понял вас, Пашич был вашим другом!

Физиономия Болла бледнела, вытягивалась и вдруг превратилась в багровую маску. Он двинулся на меня с кулаками, обрушивая по дороге стопки книг. Остановился в двух шагах — похоже на вызов. Но я уже не смотрел на него. Разбросанные книги, опрокинутые кресла — такой же хаос, как и в день прибытия… Но тогда я не был этим так поражен, как сейчас.

— Ладно, — сказал я. — Кулаки уберите, это я тоже умею. Будем считать: с первым пунктом нашей беседы покончено. Что во-вторых?

Болл выпрямился и жестом, преисполненным достоинства, но все еще обиженно посапывая, запахнул полы халата.

— Во-вторых… — он быстро овладел собой и говорил совершенно спокойно, — во-вторых, я хочу договориться с вами относительно будущих встреч под водой. Чтобы вы не принимали меня за кого-то другого, нам необходимо условиться…

— Хорошо. Пароль — тройное мигание фарой, отзыв — двойное. И всегда выбирать пояса постоянного цвета. Скажем, белый для меня, для вас — оранжевый.

— Запомню. А что касается ваших чудовищных обвинений… Будь я проклят, если заслуживаю подобное! Поймите, Грэг, я ни на пенс не верю, что Пашич жив. Мы имеем дело с чем-то другим…

— С кем-то другим, вы хотели сказать?

Болл не ответил. Значит, твердо решил настоять на своем. Странно… По-моему, ситуация предельно ясна: в этом спектакле участвуют всего три актера. Появление четвертого на такой обширной сцене, как абиссальная бездна Индийского океана, мне лично представляется невероятным. Куда ни поворачивай компас воображения, а стрелка все равно указывает в одном направлении: Пашич. И дико было бы думать, что здесь замешан кто-то другой… Впрочем, есть еще один вариант: в бункер колотят кальмары. Ну, скажем, тот, которого я встретил на карнизе… А передача? А надпись? Тоже кальмары?

— Свен, ради всего святого! — воскликнул я, в отчаянии сжимая ладонями голову.

Болл понял.

— Я не романтик, гипотез не измышляю, — сказал он, разводя руками. — Я только уверен в одном: это не Пашич. Это не может быть Пашич по чисто практическим соображениям.

Я свесил ноги в люк и задумался. С одной стороны, обстоятельства требуют немедленного выхода в воду, с другой… Болл только что был в воде и ничего не заметил. Я тоже находился в воде, когда впервые услышал загадочный стук. У меня буквально под носом расписали понтон. Безумец словно старается быть невидимым…

— Грэг, хотите хороший совет?

Да, я хотел. Хороший — тем более.

— Не торопитесь в воду. Нам с вами в конце концов необходимо нормально спать и питаться.

Это я знал.

— Утром обсудим план действий за картой. Думаю, следует выйти вдвоем. Я не буду мешать вашим поискам, а вы поможете мне запустить агрегаты. Если, конечно, помощь потребуется.

Другими словами, целиком положиться на самотек. Минуту я колебался. «Гипотез не измышляю»! Ньютон с жабрами, Лаплас двоякодышащий. Очевидно, «измышлять» остается мне.

Я ушел в каюту и лег на диван, взгляд — в потолок. Прислушался. Тихо. Как здесь невыносимо тихо! Идеальные условия для размышлений. Н-да, если знаешь, с чего начинать.

Все начинается с Лотты. У меня и у них. Дюмон и Лотта, Лотта и Пашич. Наконец, Лотта и я. Кажущаяся взаимосвязь имен и событий ложная, но тем не менее поразительная… Дуговский обмолвился вскользь, будто Дюмона преследует женщина. Судя по глагольным окончаниям таинственный субъект, который вел передачу, тоже относит себя к женскому роду. И подкрепляет это свое утверждение надписью: Лотта. Метровыми буквами… Все бы ничего, но эти факты прямо связаны с помешательством Дюмона. И логики-то в них ни капли нет. И, вероятно, не будет. Во всяком случае, у меня такое ощущение. Там, где скрещиваются пути двух сумасшедших, логики нет и не будет…

А если все-таки есть? Ведь Дюмона преследовало то, что преследует нас. Я лично не сомневаюсь, что это — деятельность Пашича, хотя и не в состоянии понять, какая это блажь могла прийти в его больную голову. Я плохо разбираюсь в разновидностях маниакально-депрессивного психоза. И Болл, наверное, тоже. А жаль… Быть может, имеет смысл запросить по радио мнение специалистов-медиков? Запросить…

Ну и как мне сформулировать запрос? «Зеркально мыслящий Пашич настойчиво напоминает нам о своем присутствии, но избегает попадаться на глаза. Прошу собрать консилиум психиатров и выяснить заочно, в чем заключается идэ фикс пострадавшего». А что, и соберут. И будут выяснять, и надают массу авторитетных рекомендаций. Н-да…

Может быть, Болл прав, и это не Пашич? Но тогда кто? Кто?.. Конечно, Пашич. Но почему он не желает пользоваться скутерами и вообще любым подводным реквизитом, если не считать похищенных квантаберов? Странная принципиальность… Правда, я видел какую-то тень, округлую, с вырезом посредине. Но если это не тень одной из проплывших мимо акварина Мант, я отказываюсь понимать происходящее. «Верните безличность, нет равновесия»… Что правда, то правда — равновесия нет. Любопытно, кто из нас раньше свихнется, Болл или я? Наверное, я. У меня для этого больше причин.

Изучив потолок до мельчайших подробностей и сделав вывод, что результат моих размышлений самым недвусмысленным образом равен нулю, я поднялся и вышел в салон.

Перед сном Болл успел навести в салоне «порядок», и я потратил много времени, чтобы найти батиальную карту.

Карта представляла собой шедевр картографической замысловатости. Пятнадцать глубинных ярусов — девяносто прозрачных пластин. Надежда на визуальный разбор сразу померкла: такие карты требовали машинной дешифровки. Я разыскал пестро разрисованный карт-бланк с пометкой «М-2» и направился в рубку.

В чреве пульта время от времени что-то негромко и мелодично позвякивало. Полупрозрачную толщу темной полусферы покалывали острые огоньки, мерцали пустые экраны. Выдвижной столик завален бумагами. Сверху — несколько исписанных от руки листков и графики. Почерк Болла. Я разложил бумаги по порядку и стал просматривать…

Умница, подумал я. Голова! И еще подумал, что я перед ним виноват. Но почему он молчал? Впрочем, виноваты мы оба. Взаимная подозрительность, обмен информацией сквозь зубы — вполне достаточно, чтобы извратить основной принцип разведки. Глупо. И самое глупое то, что мы оба знаем, как все это глупо, и ничего не делаем для большего взаимопонимания… Болл догадался использовать наиболее доступный канал информации, а я узнаю об этом случайно.

Он исследовал память Мурена и на основе полученных данных вычертил графики. Получалось: добыча тяжелой воды резко упала за несколько дней до того, как Дюмон покинул станцию. Кривые на графиках имеют ступенчатую форму. И там, где «ступеньки», множество пометок Болла: «В программе не задано! Кто выключал агрегаты? Зачем?» Да, эти выключения явно не подконтрольны Мурене, потому что дальше — серия проверок исправности роботов и правильности их программ. Но это ничего не меняет — ступеньки, ступеньки… Любопытно, что последняя попытка стабилизировать добычу не доведена до конца — вообще прекратили подачу энергии на агрегаты. Словно бы наши предшественники поняли бесполезность этой затеи. Или были заняты чем-то другим. Далее Мурена получает совсем уж необычное задание: составить программу для автоматического извлечения из атомного бункера небольшого количества радиоактивного изотопа тория! В огороде бузина, а в Киеве дядька…

Я машинально вытряхнул из футляра пластины батиальной карты и заложил их в приемный блок кодового устройства. Опустил в щель дешифратора карт-бланк. Мелодичный перезвон в чреве пульта украсился новыми тембрами. На экранах четкое изображение поперечного разреза нашего глубоководного поднятия. Минут пять я тупо смотрел на экраны, пытаясь вспомнить, по какому азимуту задал Мурене разрез…

Боллу я оставил записку: «Очень сожалею о сегодняшнем инциденте. Еще раз приношу свои извинения: я не знал, что задуманный вами эксперимент с агрегатами настолько оправдан. Вышел в воду в 5:45. Вернусь через двадцать часов. Делайте все, что считаете нужным. Жму руку, Соболев».