"Клайв Баркер. Полночный поезд с мясом (Сб. "Жизнь зверя")" - читать интересную книгу автора

назойливым. Стало немного легче.
- Ублюдки, - продолжал бородач, - паршивые ублюдки, все они. Ручаюсь
чем угодно, они хотят запудрить нам мозги.
- Зачем?
- У них есть улики, - просто они скрывают их. Держат нас за слепых.
Так люди не поступают.
Кауфман понял. Некая теория всеобщей конспирации, вот что
проповедовал этот субъект. Панацея на все случаи жизни, он был хорошо
знаком с ней.

***

Что-то здесь неладно. Все эти истории, они плодятся с каждым днем.
Вегетативный период. Небось, вырастают какие-то дерьмовые монстры, а нас
держат в темноте. Говорю же, хотят запудрить нам мозги. Ручаюсь чем угодно.
Кауфман оценил его уверенность - в ней была заманчивая перспектива.
Незримо крадущиеся чудовища. С шестью головами, двенадцатиглазые. Почему
бы и нет?
Он знал, почему. Потому что это извиняло бы его город. А Кауфман ни
на минуту не сомневался в том, что монстры, поселившиеся в подземных
тоннелях, были абсолютно человекообразны.
Бородач бросил деньги на стойку, скользнув широким задом по
запачканному кофейными пятнами стулу.
- Может быть, какой-нибудь паршивый легавый, - сказал он на прощание,
- пробовал сделать какого-нибудь паршивого супермена, а сделал паршивого
монстра.
Он гротескно ухмыльнулся.
Ручаюсь чем угодно, - добавил он и неуклюже заковылял к выходу.
Кауфман медленно, через нос выпустил воздух из легких - напряженность
в теле постепенно спадала.
Он ненавидел этот сорт конфронтации; в подобных ситуациях у него
отнимался язык и появлялось чувство какой-то неловкости. И еще он
ненавидел этот сорт людей: мнительных скотов, которых во множестве
производил Нью-Йорк.
Было почти шесть, когда Махогани проснулся. Утренний дождь к вечеру
превратился в легкую изморось. В воздухе веяло чистотой и свежестью, как
обычно на Манхеттене. Он потянулся в постели, откинул грязную простыню и
встал босыми ступнями на пол. Пора было собираться на работу.
В ванной комнате слышался равномерный стук капель, падающих с крыши
на дюралевую коробку кондиционера. Чтобы заглушить этот шум, Махогани
включил телевизор: безразличный ко всему, что тот мог предложить его
вниманию.
Он подошел к окну. Шестью этажами ниже улица была заполнена
движущимися людьми и автомобилями.
После трудного рабочего дня Нью-Йорк возвращался домой: отдыхать,
заниматься любовью. Люди торопились покинуть офисы и сесть в машины.
Некоторые будут сегодня вспыльчивы - восемь потогонных часов в душном
помещении непременно дадут знать о себе; некоторые, безропотные, как овцы,
поплетутся домой пешком: засеменят ногами, подталкиваемые не иссякающим
потоком тел на авеню. И все-таки многие, очень многие уже сейчас