"Алессандро Барикко. CITY" - читать интересную книгу автора

одиночестве и в этой кухне. Она взяла цветы, поставила их в вазу, которую
установила в центре стола, поправила розу, которая грозила выпасть. Это была
блондинка с обручем в волосах. Она обернулась, подошла к холодильнику,
открыла его и наклонилась, чтобы достать бутылку молока и что-то еще. Затем
закрыла холодильник легким движением локтя, поскольку руки у нее были
заняты. Я не могла этого слышать, но отчетливо слышала звук захлопнувшейся
дверцы, точно - механический и немного теплый. Никогда больше я не слышала
ничего столь же точного, определенного и спасительного. Тогда я взглянула на
дом, на весь дом, с садом, дымоходами и стулом на веранде, на все это. И вот
тут я разрыдалась. Мать испугалась, решив, что со мной что-то случилось, и
со мной действительно что-то произошло; но она думала, что я описалась, со
мной, и правда, частенько такое бывало, когда я была маленькой, поэтому она
подумала, что дело именно в этом, и потащила меня к туалетам. Потом, когда
она поняла, что все у меня сухое, то принялась расспрашивать, в чем же дело,
и все расспрашивала, просто пытка какая-то, ведь видно же было, что я не
знала, что ответить, я могла только повторять, что все хорошо, все в
порядке. Но почему же тогда ты плачешь?
- Я больше не плачу.
- Нет, плачешь.
- Неправда.
Я испытывала что-то вроде горестного пронизывающего изумления.
Не знаю, полковник, представляете ли вы себе это. Что-то похожее
бывает, когда разглядываешь детскую железную дорогу, особенно если она из
пластика, с вокзалом и туннелями, с лугами, на которых пасутся коровы, и
яркими фонариками на железнодорожных переездах. Происходит что-то похожее.
Или когда видишь в мультике дом для мышат со спичечными коробками в качестве
кроватей и портретом дедушки Мыша на стене, и книжным шкафом, и
креслом-качалкой из ложки. Ты чувствуешь какое-то утешение глубоко внутри,
почти откровение, чувствуешь, что ты, так сказать, распахиваешь душу,
но
одновременно ощущаешь что-то вроде острой боли, как от непоправимой и
окончательной утраты. Сладкая катастрофа. Я думаю, что в этот момент
пронзительно понимаешь, что всегда будешь снаружи и всегда будешь смотреть
на это снаружи. Ты не можешь войти в паровозик, и это факт, и мышиный домик
- это то, что всегда останется там, в телевизоре, а ты - неизбежно перед
ним, смотришь на это и больше ничего не можешь сделать. Так в тот день было
и с этим Идеальным Домом, ты мог даже войти, если тебе хотелось, постоять в
очереди и войти, чтобы посмотреть, что там внутри. Но это совсем-совсем
другое. Это просто куча интересных и забавных вещей, ты мог потрогать
статуэтки, но при этом не испытывал такого изумления, как если бы смотрел
снаружи, это было бы другое ощущение. Странное дело. Когда тебе случается
увидеть место, где ты был бы в безопасности, ты всегда оказываешься среди
тех, кто смотрит снаружи. И никогда изнутри. Это твое место, но тебя
там нет
никогда. А мать все расспрашивала, о чем я грущу, я хотела бы сказать, что
не грущу, а совсем наоборот, должна была бы объяснить, что ощущаю что-то,
похожее на счастье, какой-то опыт опустошения от увиденного, удар, и все
из-за этого идиотского дома. Но даже сейчас я не смогла бы сделать этого.
Мне даже немножко стыдно. Это был дурацкий Идеальный Дом, специально, чтобы
всех дурачить, весь этот огромный идиотский бизнес архитекторов и