"Инверсии" - читать интересную книгу автора (Бэнкс Иэн М.)

18. ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ

Обычно считается, что город Ниардж лежит в шести днях пути от Круфа, столицы Тассасена. Протектор со свежим пополнением преодолел этот путь за четыре дня, правда, и устали они больше обычного, проведя столько времени в седле. Было решено отдохнуть в городе до прибытия тяжелой артиллерии и осадных машин, а также до получения новых вестей из Ладенсиона. Вести вскоре прибыли в виде зашифрованного послания от герцога Ралбута, и были они отнюдь не благоприятными. Оказалось, что войска баронов лучше подготовлены и оснащены, чем это предполагалось. Осажденные города вовсе не желали сдаваться на милость победителя. Обороняющиеся войска не были укомплектованы обычным сбродом — напротив, при столкновении с ними сразу становилось ясно, что имеешь дело с прекрасно обученными солдатами. Партизанские соединения атаковали обозы, грабили лагеря, устраивали засады, захватывали и пускали в ход оружие, которое предполагалось использовать против них, отвлекали нужные на театре военных действий войска для охраны караванов. Генерал Ралбут едва избежал смерти или по меньшей мере плена во время дерзкой ночной вылазки из осажденного Жирта. Катастрофу удалось предотвратить только благодаря везению и отчаянной рукопашной схватке. Генерал вынужден был обнажить меч, и, если бы не прикрывавший его адъютант, Ралбуту самому пришлось бы вступить в бой.

Говорят, что захват в клещи — один из тактических приемов, на который солдат хочет поймать противника и боится попасться сам. А значит, можно только догадываться, что чувствовал УрЛейн, попав в Ниардже в клещи, только не вражеских соединений, а информационных сводок. Сведения о том, что война в Ладенсионе идет как нельзя плохо, на полдня опередили новости, прибывшие с противоположной стороны, совсем уже плохие, — известия о болезни.

УрЛейн, казалось, весь съежился. Рука, в которой он держал письмо, упала, а само письмо полетело на землю.

Он тяжело опустился на свое место во главе обеденного стола (протектор занимал старый герцогский дворец в центре Ниарджа). ДеВар, стоявший за спиной УрЛейна, нагнулся, поднял письмо, сложил его и подсунул под тарелку УрЛейна.

— Государь, что случилось? — спросил доктор БреДелл.

Другие спутники протектора, все как один военные, с тревогой смотрели на него.

— Мальчик, — тихо сказал УрЛейн доктору. — Я знал, что его нельзя оставлять. Или же нужно было оставить с ним вас, доктор.

БреДелл несколько мгновений смотрел на него.

— Что с ним?

— Он на пороге смерти, — сказал УрЛейн, глядя на письмо. Потом протянул письмо доктору — тот прочел.

— Еще один приступ, — сказал БреДелл и отер рот салфеткой. — Может быть, мне вернуться в Круф? Я могу отправиться с рассветом.

Протектор некоторое время смотрел невидящим взглядом вдоль стола. Потом он вроде бы принял решение.

— Да, доктор. И я возвращаюсь с вами. — УрЛейн извиняющимся взглядом посмотрел на своих офицеров. — Господа, — сказал он, повышая голос и распрямляя плечи. — Я должен просить вас пока что продолжить путь в Ладенсион без меня. Моему сыну плохо. Я надеялся бок о бок с вами внести свой вклад в нашу неминуемую победу, но боюсь, что если продолжу путь, то мое сердце и внимание будут в Круфе. Я сожалею, что вся слава достанется вам, если только вы не сумеете затянуть войну. Я присоединюсь к вам, как только смогу. Прошу вас простить меня и быть снисходительными к отцовской любви того, кому давно пора стать дедом.

— Конечно, государь!

— Уверен, все поймут вас, государь.

— Мы сделаем все, чтобы вы гордились нами, государь.

Возгласы поддержки и понимания не прекращались. ДеВар со страхом и дурным предчувствием оглядел нетерпеливые, серьезные лица молодой знати, собравшейся вокруг обеденного стола.

— Перрунд? Это ты?

— Я, молодой господин. Я хотела посидеть с тобой.

— Перрунд, я не вижу.

— Тут очень темно. Доктор говорит, что ты скорее поправишься, если держать тебя в темноте.

— Я знаю, но я все равно не вижу. Возьми меня за руку, пожалуйста.

— Ты не должен волноваться. Болезнь кажется такой страшной, когда ты молод, но болезни проходят.

— Правда?

— Непременно.

— И я снова смогу видеть?

— Конечно сможешь. Не бойся.

— Но мне страшно.

— Твой дядя написал твоему отцу — сообщил ему о твоей болезни. Я думаю, протектор скоро вернется, я даже уверена в этом. Это придаст тебе сил. Он прогонит все твои страхи. Вот увидишь.

— Так ведь он должен быть на войне. Он возвращается из-за меня, а должен быть на войне и выиграть ее для нас.

— Успокойся, успокойся. Мы не могли скрывать от него твою болезнь. Что бы он тогда подумал о всех нас? Он захочет увидеть тебя и, думаю, привезет с собой доктора БреДелла.

— А ДеВара?

— И ДеВара. Куда бы твой отец ни пошел, ДеВар всегда с ним.

— Я не помню, что со мной случилось. Какой сегодня день?

— Третий день старой луны.

— А что случилось? Меня опять стало трясти, как тогда в театре теней?

— Да. Твой учитель сказал, что он, когда ты упал со стула, решил, будто ты хочешь улизнуть с урока математики. Он побежал за нянькой, а потом послали за доктором АеСимилом. Он очень хороший доктор, лечит твоего дядю РуЛойна и генерала ЙетАмидуса. Почти такой же хороший, как БреДелл. Он сказал, что тебе будет лучше, нужно только потерпеть.

— Правда?

— Правда. Он человек с честной душой и достойный доверия.

— А он лучше доктора БреДелла?

— Нет, я думаю, доктор БреДелл должен быть лучше, потому что он доктор твоего отца, а твой отец заслужил, чтобы его лечил самый лучший доктор. Это нужно ради всех нас.

— И ты правда думаешь, что он вернется?

— Уверена.

— Расскажи мне историю.

— Историю? Я не знаю историй.

— Но истории все знают. Разве тебе не рассказывали историй, когда ты была маленькой?… Перрунд?

— Да, да, конечно рассказывали. Да, я знаю одну историю.

— Расскажи мне, Перрунд.

— Хорошо. Дай-ка вспомнить. Когда-то давным-давно жила-была маленькая девочка.

— И?

— Она была очень некрасивая, родители ее совсем не любили и ничуть о ней не заботились.

— А как ее звали?

— Как ее звали? Ее звали… Заря.

— Заря. Какое красивое имя.

— Да. К несчастью, как я уже сказала, она была некрасива. Девочка жила в городке, который ненавидела, с родителями, которых презирала. Они заставляли ее делать то, что, как им казалось, она должна была делать, и то, что она ненавидела, а потому ее долго держали взаперти. Они заставляли ее носить всякое старье и тряпье. Они не хотели покупать ей туфли и ленты, не позволяли играть с другими детьми. И не рассказывали никаких историй.

— Бедняжка Заря!

— Да, и вправду бедняжка. Почти каждый вечер она ложилась и засыпала со слезами, она молилась старым богам или взывала к Провидению, умоляя избавить ее от такой жизни. Она бы сбежала от родителей, но не могла — ведь ее держали взаперти. Но вот как-то раз в город приехала ярмарка с актерами, подмостками, шатрами, жонглерами, акробатами, огнеглотателями, метателями ножей, силачами, карликами, эквилибристами, их слугами и дрессированными животными. Заря горела желанием попасть на ярмарку, она хотела увидеть все, что там происходит, и насладиться этим, потому что чувствовала: в родительском доме ей жизни не будет. Однако родители никуда ее не пускали. Они не хотели, чтобы дочь веселилась, глядя на все эти замечательные представления, и их беспокоило, что люди, увидев их страшилу-дочку, будут над ними смеяться, а может быть, циркачи даже уговорят ее бежать с ними и участвовать в представлении уродов.

— Она правда была такая страшная?

— Может быть, и нет, но все же родители не хотели показывать ее никому, а потому прятали в специальном тайнике внутри дома. Бедняжка Заря плакала целые дни напролет. Но ее родители не знали, что люди с ярмарки всегда посылали своих балаганщиков в город, чтобы совершать маленькие добрые дела — кому дрова поколоть, кому двор подмести, чтобы жители чувствовали себя в долгу и приходили на ярмарку. Так же было и в городе Зари, и, конечно, ее родители, люди очень жадные, не хотели упустить такую возможность — получить бесплатных работников.

Они пригласили их к себе, и те навели в доме порядок, хотя там и без того все было в порядке, потому что Заря сделала большую часть работы. Так вот, убирая в доме и даже оставляя маленькие подарки (а они были очень добрыми, эти балаганщики — кажется, клоун, глотатель огня и метатель ножей), они услышали, как Заря плачет в своей маленькой тюрьме. И тогда они выпустили ее, развеселили шутками, утешили своей добротой. Девочка впервые почувствовала, что кому-то нужна, что кто-то ее любит, и слезы радости покатились по ее щекам. Ее дурные родители спрятались в подвале, а потом убежали, потому что им стало стыдно за жестокое обращение с Зарей.

Балаганщики с ярмарки вернули Заре жизнь. Ей даже стало казаться, что она не так уж и уродлива, и она стала одеваться лучше, чем ей позволяли родители, и чувствовала себя вымытой и свежей. Она перестала думать, что ей суждено прожить всю жизнь уродливой и несчастной. Может, все не так. Может, она прекрасна и ее жизнь будет сплошным счастьем. Рядом с балаганщиками она почему-то чувствовала себя хорошенькой и начала понимать, что это они сделали ее красивой, что она была уродиной только потому, что так говорили другие, а на самом деле она вовсе не такая. Это было как волшебство.

Заря решила присоединиться к балаганщикам, но они с грустью сообщили ей, что не могут взять ее с собой, потому что, сделай они это, люди будут говорить, что вот, мол, они уводят с собой маленьких девочек из семей, а от этого пострадает их репутация. Ей сказали, что она должна остаться и найти своих родителей. Заря нашла это справедливым, а поскольку теперь она видела себя сильной, способной, энергичной и красивой, то смогла проститься с ярмаркой, когда та уехала и все балаганщики повезли доброту и радость в другой город. И знаешь что?

— Что?

— Она отыскала своих родителей, и те после этого были к ней добры, любили ее. Потом Заря нашла красивого молодого человека и вышла за него, и у них родилось много детей, и они прожили счастливую жизнь.

А как-то раз она все же отправилась на ярмарку и присоединилась к балаганщикам. И она все думала, как ей отплатить им за их доброту… Такая вот история о Заре, уродливой и несчастной девочке, которая стала красивой и счастливой.

— Хорошая история. Интересно, ДеВар расскажет еще что-нибудь про Богатилию? Его истории немного странные, но, я думаю, он старается. А теперь я лучше посплю. Я… ой.

— Извини.

— А что это было? Вода? Вода на моей руке?…

— Это всего лишь слеза счастья. Ведь история счастливая, вот я и заплакала. Что ты делаешь?…

— Да, она соленая.

— Ах, какой ты баловник, господин Латтенс, — слизывать у дамы слезы с руки! Отпусти мою руку. Я должна… Вот так. Вот так лучше. А теперь поспи. Скоро приедет твой отец, вот увидишь. Я пришлю няньку, пусть проверит, не дует ли тебе. Тебе это нужно? Тебя это утешает?

— Да. Спасибо, Перрунд. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Дворцовая наложница Йалде принесла фрукты и вино в бассейн, где в беловатой, пенистой воде плавали ЙетАмидус, РуЛойн и ЗеСпиоле. Терим и Герае (еще две наложницы того же ранга, что и Йалде) сидели рядом с бассейном в чем мать родила — Терим болтала в воде длинными ногами, а Герае расчесывала длинные черные волосы.

Йалде поставила поднос с фруктами и графином поближе к ЙетАмидусу, потом выскользнула из свободного платья, которое надела, отправляясь к слугам за десертом, и скользнула в воду. Двое других мужчин следили за каждым ее движением, но Йалде притворялась, что не замечает этого. Она подплыла к ЙетАмидусу и налила ему вина.

— Значит, не исключено, что наше правление неожиданно и преждевременно подходит к концу, — сказал ЗеСпиоле.

Он вытащил из воды руку и погладил смуглую ляжку Терим. Та посмотрела на него и улыбнулась, хотя он этого и не видел. Терим и Герае были из Унгриана и говорили только на имперском да на своем языке. Мужчины беседовали по-тассасенски.

— Может быть, все не так уж и плохо, — сказал РуЛойн. — Протектор на время своего отсутствия приказал БиЛету делать доклады мне, а я уже устал выслушивать глупости этого идиота насчет тонкостей дипломатии. Одна моя половина надеется, что УрЛейн все же вернется.

— Вы думаете, вернется? — спросил ЙетАмидус, переводя взгляд с РуЛойна на ЗеСпиоле. Он взял кубок у Йалде и пригубил вина, пролив несколько капель в прозрачную воду вокруг его широкой груди.

— Боюсь, что вернется, — сказал ЗеСпиоле.

— Боитесь? — переспросил РуЛойн. — Но ведь…

— Нет-нет, не потому, что я так держусь за эту треть призрачной власти, — сказал ЗеСпиоле. — А потому, что я считаю — это не пойдет на благо Тассасену.

— Войска пойдут дальше без него, по крайней мере большая часть. Разве нет? — сказал РуЛойн.

— Лучше бы он привел часть их с собой, — сказал ЙетАмидус начальнику стражи. — Может, его власть мы и делим на троих, но у нас слишком мало войск, а когда все вежливые слова сказаны, погоду делают солдаты и мечи. А у меня солдат не хватает даже для того, чтобы городские стены казались обитаемыми.

— Протектор всегда говорил, что населению, которое в целом согласно с образом правления — и с правителями, — нужно мало судей и совсем не нужно солдат, — сказал ЗеСпиоле.

— Это легко говорить, когда у тебя полным-полно солдат в казармах, готовых с тобой согласиться, — возразил ЙетАмидус. — Но вы видите, честь проверить на практике теорию нашего хозяина предоставлена нам — он этим не занимается.

— Ну, народ-то вполне доволен, — заметил ЗеСпиоле. — По крайней мере пока.

РуЛойн посмотрел на него.

— Ваши шпионы уверены?

— Нельзя шпионить за собственным народом, — сообщил ему ЗеСпиоле. — Нужно просто иметь каналы связи с простыми людьми. Мои стражники общаются с самыми разными жителями города. Они живут с ними в одних домах, ходят по тем же улицам, посещают те же таверны, разделяют их взгляды.

— И им неизвестно о каком-либо недовольстве? — скептически спросил ЙетАмидус, подталкивая свой кубок к Йалде, чтобы та наполнила его.

— Недовольство — вещь постоянная. И если мне перестанут докладывать о нем, то, значит, мятеж уже созрел. Но чем недовольны люди? Налогами, или тем, что у протектора такой большой гарем, тогда как честный работяга не может найти себе и одной жены, или тем, что некоторые из генералов купаются в роскоши? — сказал ЗеСпиоле, с широкой улыбкой принимая дольку фрукта от Терим.

РуЛойн тоже улыбнулся.

ЙетАмидус жадно приложился к кубку.

— Значит, мы можем быть уверены, что непосредственной опасности мятежа сейчас нет, — сказал он. — Но как насчет границ? Число войск там сокращено до предела, а то и дальше. Где брать пополнение, если кто-нибудь еще объявит нам войну?

— Трудности в Ладенсионе не вечны, — сказал РуЛойн, хотя вид у него при этом был обеспокоенный. — Войска вернутся домой. Поскольку новые солдаты и техника сейчас находятся в Ниардже, Сималг и Ралбут смогут быстро довести войну до победного конца.

— Это же нам говорили и в самом начале, — напомнил собеседникам ЙетАмидус. — Тогда уж всем нужно было уехать туда и раздавить баронов, используя все наличные силы. — Генерал сложил руку в кулак и стукнул им по поверхности воды, подняв брызги. Йалде отерла пенистую воду с лица. ИетАмидус выпил вина, но тут же выплюнул его. — Тут вода! — сказал он Йалде и выплеснул содержимое ей в лицо. Он рассмеялся, то же самое сделали и двое других. Вино немного жгло ей глаза, но Йалде согласно наклонила голову. ЙетАмидус затолкал ее голову под воду, потом отпустил, позволив подняться на поверхность. — Держи! — Он сунул кубок ей в руку. Йалде вытерла кубок салфеткой и наполнила вином из графина.

— Сейчас это для нас, может, и очевидно, — сказал ЗеСпиоле. — Но тогда мы думали иначе. Мы все сошлись на том, что люди Сималга и Ралбута на высоте поставленных задач.

— А между тем мы ошибались, — сказал ЙетАмидус и попробовал вино, пополоскав им рот. — Протектор не должен был доверять такое важное дело этим ослам. Уж эти аристократы! Они ничуть не лучше нас с вами. Знатное происхождение застилает им глаза. Они воюют как дети или женщины. Слишком много времени тратят на разговоры с этими баронами, тогда как с ними нужно не разговаривать — их нужно бить. Но даже если аристократы и сражаются, то делают это так, будто боятся крови. Слишком много всяких ухищрений, слишком мало мускулов. Сплошные уловки да хитрости. У меня нет времени на эти глупости. Баронов лучше встречать с открытым забралом.

— Ваша прямота всегда была самым привлекательным в вас, ЙетАмидус, — сказал РуЛойн. — Я думаю, если ваша полководческая тактика и вызывала у моего брата кое-какие нарекания, то лишь потому, что ваши атаки много стоили ему в живой силе.

— Ерунда, — отмахнулся от обвинения ЙетАмидус. — Многие из них просто никудышные бездельники, которых так или иначе ждала ранняя смерть. Они рассчитывают вернуться, разбогатев. Но обычно единственное, что они приносят домой, это болезни, подхваченные у шлюх. Смерть в сражении, место в истории, память о тебе, сохраненная в песне победы… эта шваль даже не заслуживает такого. Они — грубый инструмент, и обходиться с ними нужно грубо, без всяких этих нежностей и экивоков. Лучше атаковать в лоб и сразу решать дело. А эти благородные щеголи только бесчестят военное ремесло. — ЙетАмидус посмотрел на двух девушек, сидящих на краю бассейна, потом бросил взгляд на Йалде. — Я иногда спрашиваю себя, — сказал он вполголоса, обращаясь к двум мужчинам, — не кроется ли чего-нибудь другого за неспособностью герцогов закончить эту войну.

— Чего? — спросил РуЛойн, нахмурившись.

— Мы с протектором полагали, что они стараются изо всех сил, — сказал ЗеСпиоле. — Вы что этим хотите сказать, генерал?

— Я хочу сказать, что нас всех держат за дураков, сударь. Этим герцогам, Ралбуту и Сималгу, ладенсионские бароны ближе, чем мы.

— Ну, если не в физическом смысле, то это очевидно, — с улыбкой сказал РуЛойн, явно при этом смущенный.

— Ну да. Они слишком близки с баронами. Неужели вы не понимаете? — спросил ЙетАмидус, отталкиваясь от края бассейна. — Они отправляются на войну, требуют все новых и новых пополнений, тянут и тянут, не торопятся, теряют людей и технику, отвлекают войска от столицы и других наших границ, оставляя их открытыми для любого негодяя, которому заблагорассудится пожаловать к нам. Кто знает, какие козни у них на уме и что они сделают с протектором, окажись он среди них? Этот умирающий мальчонка, возможно, спасет жизнь отца, если только протектор и в самом деле его отец.

— Генерал, — сказал РуЛойн, — поостерегитесь. Может, мальчик вовсе и не умирающий. И у меня нет никаких сомнений в том, что я его кровный дядя по отцу, а генералы Ралбут и Сималг всегда демонстрировали свою преданность протекторату. Они присоединились к нашему делу задолго до того, как мы обрели уверенность в победе, и, можно сказать, поддерживая протектора, рисковали больше, чем любой из нас, потому что им было что терять — власть и престиж. — РуЛойн посмотрел на ЗеСпиоле, ища одобрения.

ЗеСпиоле демонстративно погрузился в поедание дольки фрукта, зарывшись в него всей челюстью. Он поднял глаза на собеседников с выражением крайнего изумления.

ЙетАмидус отмахнулся от слов РуЛойна.

— Все это очень хорошо, но факт остается фактом: генералы не сделали того, что должны были сделать в Ладенсионе. Они говорили, что вернутся триумфаторами через несколько лун. УрЛейн тоже так думал. Даже я полагал, что эта задача им по плечу, если только они как следует возьмутся за дело и бросят войска в пекло. Однако они ничего не добились. И пока что терпят поражения. Не взят ни один город, потеряно много осадных орудий и боеприпасов. Любая речушка, любая горка, любая ограда или цветок становятся для них непреодолимым препятствием. И я попросту задаю вопрос: почему? Почему у них ничего не получается? Разве есть другие разумные объяснения, кроме злого умысла? Разве это не заговор? Разве не естественно предположить, что стороны заключили между собой сделку, чтобы мы увязли в этой войне, чтобы протектор сам возглавил войска, а они смогли бы его убить?

РуЛойн снова бросил взгляд на ЗеСпиоле.

— Нет, — сказал он ЙетАмидусу. — Я думаю, дела обстоят совсем по-другому, и мы ничего не добьемся, ведя подобные разговоры. Налей-ка мне вина, — сказал он, обращаясь к Герае.

ЗеСпиоле ухмыльнулся, глядя на ЙетАмидуса.

— Должен сказать, Йет, что ваша подозрительность уступает разве что подозрительности ДеВара.

— ДеВар! — хмыкнул ЙетАмидус. — Я и ему никогда не доверял.

— Ну, это уже нелепость! — сказал РуЛойн. Он осушил свой кубок и нырнул под воду, потом появился на поверхности и тряхнул головой, выдувая воздух изо рта.

— Ну и что же, по-вашему, может быть на уме у ДеВара? — с улыбкой спросил ЗеСпиоле. — Уж он-то наверняка не желает зла протектору, потому что не раз спасал его от неминуемой смерти, а в последний раз это случилось, когда мы чуть было не отправили протектора к праотцам почище любого наемного убийцы. Вы же сами чуть не продырявили голову УрЛейна стрелой из арбалета.

— Я целился в орта, — сказал ЙетАмидус, нахмурившись. — И почти в него попал. — Он снова протянул свой кубок Йалде.

— Я-то в этом не сомневаюсь, — сказал ЗеСпиоле. — Моя стрела ушла от цели еще дальше. Но вы не сказали, в чем вы подозреваете ДеВара.

— Не верю я ему, вот и все, — сказал ЙетАмидус. Голос его теперь звучал раздраженно.

— Меня бы на вашем месте больше беспокоило то, что он не верит вам, старый дружище, — сказал ЗеСпиоле, глядя ЙетАмидусу прямо в глаза.

— Что такое? — вспыхнул ЙетАмидус.

— Понимаете, он, вполне вероятно, думает, что вы в тот день пытались убить протектора — я имею в виду, на охоте, у речки, — сказал ЗеСпиоле тихим, озабоченным голосом. — Знаете, он, возможно, наблюдает за вами. На вашем месте я бы этим озаботился. Он ведь хитрая, коварная лиса, этот ДеВар. Делает свое дело тихо, а зубы у него острые, как бритва. Не хотелось бы мне навлечь на себя его подозрения, уж вы мне поверьте. Да я бы трясся тогда от страха, боясь проснуться мертвым однажды утром.

— Что? — зарычал ЙетАмидус. Он отбросил в сторону кубок, и тот, подняв брызги, упал в пенистую воду. ЙетАмидус вскочил, его трясло от ярости.

ЗеСпиоле посмотрел на РуЛойна, на лице которого появилась тревога. Но тут ЗеСпиоле закинул назад голову и рассмеялся.

— Ах, Йет! Вас так легко вывести из себя! Да я же шучу, дружище. Вы могли сто раз убить УрЛейна. Я знаю ДеВара. Он и не думает, что вы — убийца. Какой же вы простак! Вот, держите лучше фрукт. — ЗеСпиоле поднял отрезанный кусок плода и кинул его над водой.

ЙетАмидус поймал и после краткого замешательства тоже расхохотался, погрузился в пенящуюся воду, вынырнул и снова громко рассмеялся.

— Ну конечно же! Вы меня дразните как какую-нибудь девку. Йалде! — крикнул он. — Вода стынет. Пусть слуги подольют горячей. А ты принеси еще вина! Где мой кубок? Куда ты его сунула?

Кубок, погружаясь в воду перед ЙетАмидусом, оставлял кроваво-красный след.