"Артур Баневич. Где нет княжон невинных ("Приключения чароходца Дебрена Думайского" #3) " - читать интересную книгу автора

что всякий раз, стоило мне взглянуть на тебя, ты пыталась что-то поправлять
в седле, расстегивать полушубок и дерзить Збрхлу. Потому что некая коза так
сильно хотела казаться крепкой и здоровой, что и ноги повредила, и легкие, и
горло, и... терпение ротмистра, на милость которого мы были отданы. Потому
что у девушки трудные дни как раз на это время пришлись, и я вынужден был
делать вид, будто и пятен на штанах не замечаю, и то, что она старается
тихонько снегом протереться. Потому что нос у меня почутче даже, чем
княжеский, и мне не улыбалось ехать стремя в стремя с девушкой и собственную
вонь нюхать. Даже если ее в основном источала трофейная одежда. А ведь знаю,
чем для меня закончился пробой стенки кишки "веретена", и, боюсь, девушке я
запомнился вонючей мерзостью. Раз навсегда связанной с болью, холодом,
страхом и болезнью. Ибо согласен с тем, что экстремальные условия могут
любовь убить. А я ее убивать не хочу. Ни свою, с которой мне хорошо, ни
твою, о которой я вообще не знаю, есть ли она. Потому, наконец, что я не
хочу рассматривать тебя термовизионно с лиловыми грудями с синими пятнами,
которые дает покрытый снегом кафтан. Предпочитаю подождать и осмотреть в
натуре.
Он вынужден был замолчать. Ноги медленно, но неуклонно несли его к ней.
И в конце концов просто не хватило места. До пня-табурета место еще было, но
до Ленды - нет. А это значило, что и она тоже не вполне распоряжается своими
ногами. Вдобавок она вымахала на сажень вверх, и он уткнулся губами прямо в
ее немного нагловато, а немного чувственно выпяченную нижнюю губу.
Губы у нее были как апельсины, которые он едал на "Арамизанополисанце".
Предписания безопасности, как на каждой галере, были суровые, поэтому даже
складные ножички были строго запрещены, и Дебрен, не желая маяться с твердой
кожицей молодых плодов, заказывал у повара по дюжине уже очищенных. Ел их
медленно, слегка пересушенные снаружи и - по контрасту с этой сухостью -
невероятно сочные внутри под сморщившейся пленкой. Он был родом с севера,
поэтому влюбился в апельсины. Но не так, как сейчас в высушенные жаром,
потрескавшиеся, подкрашенные свеклой губы Ленды. Которые, как и ее груди,
были твердыми и мягкими одновременно, изумительными и прежде всего - что
отличало их от груди - жаждущими.
Не он целовал ее. Целовались они - это такая огромная разница, что от
одной только мысли о ней начинала кружиться голова. Он не потерял равновесия
и не упал исключительно из чувства долга. Не мог. Он был не один. Он ощущал
ее босые ступни на своих ступнях, ее руки стискивали ему шею, она висела на
нем, душила, отдавала всю себя с доверчивостью ребенка, которому и в голову
не придет, что можно выпасть из родительских рук. И он стоял. И целовал ее.
Как никого другого. Никогда.
Со временем тоже творилось что-то неладное. Он не мог определить, как
долго это продолжалось. Века - точно. Слишком мало - еще вернее. Оба
задыхались. Ленда тяжелее, она была простужена. Но прервала не она.
- По... подожди. - Он не думал о том, что руки сами старались обходить
скрытые под платьем пластины металла. Они прижимались к спине, обтекали
бедра. - Подожди, Ленда. Ты чувствуешь это?
- Что? - Взгляд у нее был полубессознательный, размытый.
- Н-не знаю, - простонал он. - Наверное... твой пояс...
Она мгновенно пришла в себя. Он подумал, что и сам бы прореагировал
также, если б кто-нибудь вбил ему клин в рану сзади.
"Ты хочешь ранить Ленду Брангго? Ничего проще: выговори магическое