"Оноре де Бальзак. Воспоминания двух юных жен" - читать интересную книгу автора

месте. Но никто не подумал о том, что воспитанница кармелиток привыкла рано
вставать, и Роза с большим трудом раздобыла для меня завтрак. "Барышня легла
спать, когда подали обед, и встала, когда его сиятельство вернулись
домой", - сказала она. Я села писать. Около часа пополудни в дверь моей
маленькой гостиной постучал отец; он спросил, могу ли я принять его; я
отворила дверь, он вошел и застал меня за письмом к тебе. "Дорогая моя, вам
надо заказать туалеты; в этом кошельке двенадцать тысяч франков. Это
содержание, которое я определил вам на год. Посоветуйтесь с вашей матушкой
относительно новой гувернантки, если вам не нравится мисс Гриффит; у госпожи
де Шолье нет времени сопровождать вас по утрам. У вас будет своя карета и
лакей". - "Оставьте мне Филиппа", - попросила я. "Извольте, - отвечал он. -
Ни о чем не тревожьтесь: ваше состояние позволяет вам не быть в тягость ни
вашей матушке, ни мне". - "Не будет ли нескромно спросить, как велико мое
состояние?" - "Нимало, дитя мое, ваша бабушка оставила вам пятьсот тысяч
франков - это ее собственные сбережения, ибо она ни за что не хотела лишить
семью ни единого клочка земли. Она поместила эту сумму в государственную
ренту. Проценты с этой суммы составляют сегодня сорок тысяч франков в год. Я
хотел, чтобы она отошла вашему второму брату, поэтому вы разрушаете мои
планы, но, быть может, в скором времени вы меня выручите; я на вас надеюсь.
Вы, кажется, разумнее, чем я ожидал. Мне нет нужды говорить вам, как
подобает вести себя барышне из рода Шолье; гордость, запечатленная в ваших
чертах, служит надежной порукой вашего благоразумия. Предосторожности,
которые принимают по отношению к своим дочерям люди низкого звания, для нас
оскорбительны. Злословие на ваш счет будет стоить жизни либо обидчику, либо,
если суд небес окажется неправеден, одному из ваших братьев. Мне нечего
добавить. До свидания, девочка моя". Он поцеловал меня в лоб и удалился.
Девять лет они были непреклонны, и я не могу понять, отчего они вдруг
отступились от своих планов. Отец со мной откровенен, это мне по душе. Он
совершенно ясно сказал: мое состояние должно перейти к моему брату, графу.
Кто же пожалел меня: мать, отец или, может быть, брат?
После ухода отца я долго сидела на бабушкиной козетке, глядя на
кошелек, который отец оставил на камине; мне было неприятно, что я так много
думаю о деньгах, но в то же время я не могла отвести от этого кошелька глаз.
Хотя, по правде говоря, думать тут было не о чем: терзаться угрызениями
совести из-за этих денег было бы ниже моего достоинства. Филипп целый день
бегал по разным лавкам и искал мастериц, которые могли бы меня преобразить.
И вот явилась некая Викторина, знаменитая портниха, а с нею белошвейка и
башмачник. Мне, как ребенку, не терпится увидеть, что будет, когда я сброшу
наконец монастырское платье, которое висит на мне мешком, но все они
трудятся ужасно медленно: корсетных дел мастеру нужна неделя, иначе, говорит
он, я испорчу себе талию. Дело серьезное; у меня, значит, есть талия?
Жансен, башмачник, обувающий актрис Оперы, уверяет, что у меня нога, как у
матушки. На эти важные занятия ушло все утро. Явился даже перчаточник,
который снял мерку с моей руки. Я отдала распоряжения белошвейке. Когда я
обедала, а все остальные завтракали, матушка предложила мне вместе поехать в
модную лавку; она сказала, что хочет воспитать мой вкус и научить меня
заказывать шляпы. Я ошеломлена началом независимой жизни, как слепой,
который внезапно прозрел. Теперь я знаю: разница между кармелиткой и
светской барышней так велика, как нам и не снилось. За завтраком отец был
рассеян, и мы не мешали ему предаваться своим мыслям: он посвящен во все