"Оноре де Бальзак. Тайны княгини де Кадиньян" - читать интересную книгу автора

придется прождать женитьбы сына пять лет; пять бесплодных и одиноких лет,
ибо выгодный брак требовал того, чтобы все ее поведение было проникнуто
величайшим благоразумием.
Княгиня жила в маленьком особняке на улице Миромениль, снимая за
скромную плату первый его этаж. Здесь ее окружали остатки минувшей роскоши.
Изысканность знатной дамы все еще сказывалась в обстановке. Красивые вещи,
окружавшие ее, говорили о благородстве вкуса. Камин украшала великолепная
миниатюра, портрет Карла X работы г-жи де Мирбель с выгравированной внизу
надписью: "Пожаловано королем", и рядом - портрет герцогини Беррийской,
столь исключительно благосклонной к ней. На одном из столов красовался
драгоценный альбом, какой не посмела бы выставить напоказ ни одна из тех
мещанок, что ныне верховодят в нашем обществе, стяжательном и суетном.
Подобная смелость прекрасно обрисовывает характер хозяйки. В альбоме
находились портреты близких друзей, а из них около тридцати свет называл ее
любовниками. Эта цифра была клеветой, но в отношении десятка, как говорила
маркиза д'Эспар, это было лишь справедливым и законным злословием. Портреты
Максима де Трай, де Марсе, де Растиньяка, маркиза д'Эгриньона, генерала
Монриво, маркизов де Ронкероль и д'Ажуда-Пинто, князя Галактиона, юных
герцогов де Гранлье, де Реторе, красавца де Рюбампре принадлежали кисти
самых знаменитых художников, впрочем, сильно их приукрасивших. Так как
княгиня принимала не более двух или трех лиц из этой коллекции, она весьма
остроумно называла ее собранием своих ошибок. Несчастья сделали эту женщину
хорошей матерью. В течение пятнадцати лет Реставрации она так много
веселилась, что не могла думать о своем сыне; но, удалившись от света, эта
женщина, стяжавшая славу эгоистки, решила, что материнское чувство,
доведенное до предела, послужит искуплением ее прошлой жизни в глазах людей
чувствительных, готовых все простить безупречной матери. Она тем сильнее
любила своего сына, что ей не оставалось любить никого другого. Впрочем,
Жорж де Мофриньез был одним из тех детей, которые льстят материнскому
тщеславию, и княгиня шла для него на всевозможные жертвы: она позаботилась о
выезде и каретном сарае для Жоржа; в антресолях над этим сараем было
устроено для него помещение с окнами на улицу, состоявшее из трех прелестно
обставленных комнат, а себя она обрекла на некоторые лишения, лишь бы
сохранить ему верховую лошадь, выезд и маленького лакея. Княгиня держала
лишь горничную, а одна из ее прежних судомоек служила ей кухаркой. Лакею на
службе герцога приходилось в то время круто. Тоби, бывший грум покойного
Боденора (свет именно так подшутил над этим разорившимся щеголем), этот
крохотный грум, который и в двадцать пять лет все еще считался
четырнадцатилетним, должен был ухаживать за лошадьми, чистить кабриолет или
тильбюри, выезжать с хозяином, убирать комнаты и находиться в передней
княгини, докладывая о посетителях, когда ей случалось кого-нибудь принимать.
Если вспомнить, чем являлась во времена Реставрации красавица герцогиня де
Мофриньез, одна из королев Парижа, королева ослепительная, чье блестящее
существование могло бы оказаться поучительным даже для самых богатых модниц
Лондона, то было нечто непостижимо трогательное в зрелище ее убогого убежища
на улице Миромениль, всего в нескольких шагах от принадлежавшего ей прежде
огромного особняка, слишком великолепного даже для владельца самого большого
состояния и потому проданного на слом дельцами, которые на месте его
проложили улицу. Женщина, которой когда-то едва было достаточно тридцати
слуг, которая устраивала приемы в самых роскошных парадных залах, какие