"Оноре де Бальзак. Фачино Кане" - читать интересную книгу автора

десятью фунтами золота. Что до гондольеров - их было двое, - они воображали,
будто исполняют предписания Республики. Мы отчалили на рассвете. Когда мы
очутились в открытом море и я припомнил все, что произошло ночью, когда я
воскресил в своей памяти все пережитое мною, когда я мысленно вновь увидел
эту изумительную сокровищницу, где, по моим подсчетам, я оставил тридцать
миллионов серебром, двадцать миллионов золотом и на несколько миллионов
бриллиантов, жемчуга и рубинов, я словно обезумел. Меня обуяла золотая
лихорадка. Мы высадились в Смирне, а оттуда немедленно отплыли во Францию.
Когда мы взбирались на борт французского судна, господь бог, казалось, явил
мне милость: он избавил меня от моего сообщника. В ту минуту я не мог
предусмотреть последствий этого несчастного случая и очень обрадовался. Оба
мы тогда чувствовали себя настолько измученными, что пребывали в каком-то
оцепенении; ни слова не говоря друг другу, мы дожидались, пока достигнем
надежного убежища и заживем в свое удовольствие. Не удивительно, что у этого
проходимца закружилась голова! Что до меня, вы услышите, как меня покарал
господь.
Я счел себя в безопасности только после того, как продал в Лондоне и
Амстердаме две трети моих бриллиантов, а золотой песок обратил в ценные
бумаги. В продолжение пяти лет я скрывался в Мадриде, а затем, в 1770 году,
под вымышленным испанским именем переселился в Париж, где жил на самую
широкую ногу. Бьянка к тому времени умерла. И среди всех наслаждений жизни
меня, обладателя шести миллионов, поразила слепота! Я не сомневаюсь, что это
несчастье явилось следствием пребывания в темнице и работы над каменной
кладкой, если только сама моя способность мгновенно различать золото не была
связана с таким напряжением глаз, которое неминуемо должно было повлечь за
собой утрату зрения. В ту пору я любил женщину, с которой намеревался
соединить свою судьбу; я открыл ей тайну своего имени; она принадлежала к
могущественной семье, я ждал всего от благоволения, которое мне выказывал
Людовик Пятнадцатый; я всецело доверился этой женщине, подруге госпожи
Дюбарри; моя возлюбленная посоветовала мне обратиться к знаменитому глазному
врачу в Лондоне, но после того, как мы прожили там несколько месяцев, она
бросила меня в Гайд-парке, разорив дотла и оставив в беспомощном состоянии:
ведь я был вынужден скрывать свое настоящее имя, которое предало бы меня
мщению Венеции, и я никого не мог просить о заступничестве, ибо страшился
Венеции. Моей немощью воспользовались сыщики, подосланные ко мне этой
женщиной. Я избавлю вас от рассказа о приключениях, достойных Жиль Бласа.
Произошла ваша революция. Я попал в "Приют трехсот". Меня поместила туда эта
презренная тварь после того, как по ее проискам меня два года продержали в
Бисетре, объявив умалишенным. Сам я не мог ее убить; я ничего не видел, а
для того, чтобы прибегнуть к наемному убийце, я был слишком беден. Если бы,
прежде чем погиб Бенедетто Карпи, мой тюремщик, я расспросил его о
местоположении темницы, я мог бы вновь разыскать сокровищницу, вернувшись в
Венецию, когда Наполеон упразднил там Республику[7]... И все же, несмотря на
мою слепоту, едемте в Венецию! Я найду ту дверцу, я увижу золото сквозь
стену, я почую его под водой, где оно хранится; ведь события, сокрушившие
мощь Венеции, таковы, что тайна сокровищницы должна была умереть вместе с
Вендрамини, братом Бьянки, дожем, на которого я надеялся, думая о примирении
с Советом Десяти. Я посылал докладные записки первому консулу, я предлагал
договор австрийскому императору, но всюду и везде мне отвечали отказом,
считая меня безумным. Едемте в Венецию - едемте нищими, ведь мы вернемся