"Оноре де Бальзак. З. Маркас" - читать интересную книгу автора

был велик, он не знал разорительных причуд Людовика Четырнадцатого и
Людовика Пятнадцатого, но втайне и он любил.
Мы открыли, что, подобно Питту, которому Англия заменяла жену, Маркас
носил в своем сердце Францию: она была его кумиром; все его мысли
принадлежали родине. Его печалило зрелище тех язв, которые все больше
разъедали ее общественную жизнь, и грызло бешенство при мысли, что у него в
руках средство исцеления от этих язв, но что он не может его применить.
Бешенство его усугублялось сознанием, что на международной арене Франция
стоит ниже Англии и России. Франция - на третьем месте! Этот возглас
повторялся все вновь и вновь во время наших бесед. Недуг отечества стал его
собственным недугом. Борьбу королевского двора с парламентом, изобиловавшую
переменами и непрестанными превратностями, столь вредными для благосостояния
страны, он сравнивал с мелочной грызней привратников.
- Если с нами живут в мире, то лишь за счет будущего, - говорил он.
Однажды вечером мы с Жюстом работали; в комнате царила глубокая тишина,
Маркас ушел к себе переписывать бумаги; несмотря на наши живейшие уговоры,
он отказался от нашей помощи. Мы предложили было по очереди сменять его,
чтобы освободить от двух третей этого притупляющего труда; он рассердился, и
мы не настаивали. Вдруг в нашем коридоре раздались шаги, по звуку можно было
заключить, что кто-то идет в дорогой обуви. Мы подняли головы и
переглянулись. Пришелец постучался к Маркасу; тот никогда не запирал свою
дверь. Мы услышали, как наш великий человек произнес сначала:
- Войдите!
А потом:
- Как? Это вы, сударь?
- Я самый, - отвечал бывший министр.
Это был Диоклетиан[14] нашего безвестного мученика. Между нашим соседом
и гостем завязался разговор вполголоса. Маркас лишь изредка вставлял
слово-другое, как это бывает на заседаниях, когда докладчик начинает с
изложения фактов. И вдруг, при каком-то предложении, сущность которого
осталась нам неизвестной, его взорвало.
- Вы сами стали бы потешаться надо мной, вздумай я вам поверить, -
сказал он. - Время иезуитов прошло, но иезуитизм вечен. Вы неискренни и в
вашем макиавеллизме, и в вашей щедрости. Вы-то умеете рассчитывать; но на
вас рассчитывать нельзя. Ваш двор состоит из сов, которые боятся яркого
света, из стариков, которые трепещут перед молодежью или о ней не заботятся.
Правительство равняется по двору. Вы откопали последышей Империи, так же как
Реставрация зачислила на службу вольтижеров
Маркас отказался.
- У меня еще ни разу не было возможности сдержать свои обещания, а
теперь, когда эта возможность налицо, вы отказываетесь!
На эту последнюю фразу Маркас ничего не ответил. Изящные башмаки едва
слышно прошли по коридору и направились к лестнице.
- Маркас! Маркас! - воскликнули мы, кинувшись к нему в комнату. - Зачем
отказываться! Он говорил правду. Он предложил вам почетные условия. К тому
же вы сговоритесь с министрами.
В одну минуту мы привели ему сотню доводов. Ведь в голосе будущего
министра звучала искренность; хоть мы и не видели его, но чувствовали, что
он не лжет.
- У меня нет приличной одежды.