"Оноре де Бальзак. Первые шаги в жизни" - читать интересную книгу автора

придирчивее и стал требовать, чтобы на общественных каретах было двойное
клеймо, указывающее, что карета измерена и налог уплочен. Невинную пору
младенчества переживают все, даже фиск; а в 1822 году эта пора для фиска еще
не миновала. Летом по дороге зачастую дружно катили и четырехколесная карета
и двуколка, в которых сидело тридцать два пассажира, а Пьеротен платил налог
только за шестерых. В те благословенные дни его рыдваны, выехав из
предместья Сен-Дени в половине пятого, бодро добирались до Лиль-Адана к
десяти часам вечера. И, гордый своей расторопностью, Пьеротен, которому
приходилось в таких случаях принанимать лошадей, говаривал: "Славно бежали
лошадки!" Чтобы проехать с таким грузом девять лье за пять часов, он не
задерживался по дороге ни в Сен-Брисе, ни в Муаселе, ни в Каве, где обычно
делают остановку возницы.
Постоялый двор "Серебряный Лев" занимает узкий, но длинный участок. По
фасаду в нем всего три или четыре окна, выходящих на предместье Сен-Дени,
зато в длинном, глубоком дворе, в конце которого расположены конюшни,
помещался в те годы целый дом, примыкавший к стене соседнего владения. Вход
представлял собою высокое крыльцо, под которым, как в каретном сарае, могли
поместиться два-три экипажа. В 1822 году контору для всех почтовых карет,
стоявших в "Серебряном Льве", содержала жена хозяина, у которой на каждую
карету была заведена конторская книга; она получала деньги, записывала
проезжающих и гостеприимно складывала посылки в своей обширной кухне.
Пассажиры не возражали против такой патриархальной простоты. Те, кто
приходил слишком рано, усаживались около огромного камина, или дожидались у
ворот, или же шли в трактир "Шахматная доска", расположенный на углу улицы
того же названия, идущей параллельно Ангенской улице и отделенной от нее
всего несколькими домами.
Однажды ранней осенью, в субботнее утро, Пьеротен стоял в воротах
"Серебряного Льва", засунув руки сквозь прорехи блузы в карманы штанов; ему
были видны кухня харчевни и длинный двор, в конце которого темным пятном
выделялись конюшни. Дилижанс, отправляющийся в Дамартен, только что выехал и
загрохотал вслед за дилижансами Тушаров. Был уже девятый час. В высоких
воротах, над которыми на вывеске значилось: "Гостиница Серебряного Льва",
стояли конюхи и факторы конторы дилижансов и смотрели, как одна за другой
бойко выезжают кареты, вводя в заблуждение пассажиров, воображающих, судя по
началу, что лошади будут так же резво бежать всю дорогу.
- Запрягать, что ли, хозяин?..--спросил Пьеротена его конюх, когда уже
не на что было больше смотреть.
- Четверть девятого, а пассажиров нет как нет, - ответил Пьеротен. --
И куда это они запропастились? Все равно запрягай! И клади-то никакой нет.
Провалиться мне на этом месте! Тушар не будет знать вечером, куда девать
пассажиров, раз погода такая хорошая, а у меня всего-навсего четверо взяли
места заранее. Вот вам и суббота! И всегда так, когда деньги особенно нужны!
Собачье ремесло! Горе одно, а не ремесло!
- Ну, а будь пассажиры, куда бы вы их дели? Ведь у вас двуколка! --
сказал в утешенье Пьеротену конюх, он же фактор.
- А новая-то карета на что? --возразил Пьеротен.
- Так она все-таки существует? - спросил дородный овернец, обнажая в
улыбке белые, крупные, как миндаль, зубы.
- Ах ты, старый дармоед! Завтра, в воскресенье, мы прикатим в ней, а
тогда и вовсе потребуется восемнадцать пассажиров!